"Виктор Николаев. А помнишь, майор...("Записки афганца" #2) " - читать интересную книгу автора

грохотали громовые раскаты. В село на крохотную площадь выходила стая волков
и протяжно, с надрывом выла до серого рассвета, задрав тоскливые морды.
Старики говорили: "Война будет". У тех казахстанских переселенцев со всей
России был страх больший, оттого что нигде и близко не было церкви. В ту
ночь с 21 на 22 июня в избушке деревенской старухи-колдуньи слышался долгий
хохот и надрывный вой собаки. А зимой ее замело. К ней боялись подойти с
неделю, пока председатель сам не раскопал хату. А раскопав - отшатнулся.
Бабка стояла на коленях у двери с прищуренными глазами и искривленным
почерневшим лицом...
Зал заметно оживился, усилился шум голосов, заплакал ребенок. Потом со
сцены командир полка попросил офицеров помочь рассадить вновь прибывших -
восемь армянских семей. Они постоянно переглядывались и, смущаясь от
непривычного внимания, готовы были сесть прямо в проходе. Еле отговорили.
Солдаты занесли еще стулья, и гул стал постепенно затихать. Торопливо
прошедший по сцене к командиру дежурный по части с минуту о чем-то говорил
ему на ухо, потом отнекивался, и полковник объявил, что начало собрания
переносится на двадцать минут. Среди полкового народа прошел шепот.
"Командира по СВ запрашивает Тбилиси". В зале завертелись головы,
заподнимались в припоздавших приветствиях руки, и разговоры на уровне: "Ну,
как дела?" - "Нормально", - начали волнами ходить по всем рядам.
Невольно создавшаяся в зале пауза до начала жизненно важного разговора
логично и удачно превратила клуб в столово-спортивную площадку подрастающего
поколения в возрасте от одного месяца до того часа, когда уже вразумительно
попискивающий люд мог относительно самостоятельно решать свои сложные
жизненные проблемы. Здесь стало ясно, что хитрый Сашка, ростом чуть выше
отцовского колена, на деле вовсе не оказался тем примером в поведении для
Димки из соседнего подъезда, которому ставили его в пример по сто раз на
день, начиная от: "Ты руки мыл перед едой? А вот Сашка...", до: "Я тебя
насколько отпускала, безобразник?"...
Зал шевелился, как потревоженный муравейник, и шуршал бутербродными
обертками. И последним дипломатичным усилием предупреждал пятилетнюю
Людочку: "Ну, все, щас отцу скажу...". Многие родители честно признались,
что у всех, оказывается, дети как дети, но этот олух... В общем, на пятой
минуте гарнизонный народ, наконец, зажил своей привычной жизнью. Вдруг
откуда-то из-за спины Виктора потянуло естественным специфическим запахом.
Семья прапорщика Гуриева разом, раздвинув ноги и мгновенно вычислив
"источник свежести" в лице своего трехгодовалого Петьки (у того мордашка от
ответственнейшей рабочей минуты напряглась до покраснения), двумя
родительскими языками с опозданием прошипела:
- Ты что творишь?
На что, досадуя на недогадливость и бестолковость родителей, Петька, не
прекращая процесса очищения, натужно и хмуро просипел: "Не видите? Тужусь".
Добродушный и всеобщий хохот уносил Петьку из зала на отцовской левой руке.
Правая ладонь выполняла функцию аварийного горшка. Через минуту Петька, вися
над "стационаром", смиренно выслушивал, кем он является на самом деле. Его
единственным оправданием была бесконечная заунывная фраза:
- Я не виноват, что меня разнесло...
Вернувшийся командир полка своими двое суток неспавшими глазами с
минуту смотрел на быстро затихающий зал, еще не остыв от разговора с
Тбилиси. Андрей Иванович, сорокавосьмилетний гвардеец с большой буквы, знал