"Виктор Николаев. А помнишь, майор...("Записки афганца" #2) " - читать интересную книгу автора

всех своих подчиненных поименно, поквартирно, по нищим холодильникам, по
битой неказистой, затурканной от тьмы переездов мебели. Знал, кто кого
крепко в семье любит, чей мужик у какой бабы, как бы это поделикатнее
сказать, возвращается не в 19.00, а в три утра. Технику, видите ли, в
автопарке готовили к маршу. А двигатели ротных БТРов почему-то остро пахли
"французскими" духами "Красная Москва". Э-эх, жизнь наша тяжкая, души
беспутные! Сам трижды продырявленный и дважды посеченный в Афгане, Андрей
Иванович, далеко не ангел, как-то принял решение - каждого ребенка,
оставшегося без папы, считать сыном или дочерью полка, поставив их на все
виды скудного офицерского довольствия. Он, полковник, начал войну с потери
своего близкого друга. В том бою его однокашник по училищу Толик получил
смертельные ранения в грудь, в рот и в живот. Командир роты Андрей, стоя на
коленях в грязи и копоти над истекающим кровью другом, в исступлении осипло
орал:
- Санитар... почему ты не можешь переливать кровь?!
Ротный, зайдясь в хрипе и почти уткнувшись носом в нос другу Тольке,
убеждал его, что он будет жить, убеждал криком и стучащими от слез зубами. У
Тольки не было живота и нижней челюсти. Он верил капитанской сердечности, но
был уже умнее, сильнее и далеко от всей группы и пустой земной суеты. Он не
то успокаивал Андрея, не то просто от судорог тряс головой. На сером его
лице было такое выражение, будто он боялся за друга больше, чем Андрей - за
него. Тольки не было на войне уже минут десять, а капитан все лечил и лечил
его своими доказательствами, что успеет дотащить его.
В его полку вечерняя поверка длилась всегда долго, потому что, помимо
живых, зачитывали имена и тех мертвых, как живых. Он лично писал письма их
родителям, не часто, но поздравлял с Новым годом, с 23 февраля, 9 Мая и...
днем рождения погибших сыновей. Ах, как это было нужно родителям! Их
18-летнего сына помнят в полку. Помнят. Полковник имел Честь. И его Честь,
весом в офицерские звездочки, перевешивала искусственную честь, "как крыло
мухи", честь многих золотопогонных офицеров из верхов.
"Десантник в авторитете" знал, что война без потерь даже при физически
целых подчиненных не бывает, и от этого по-человечески прощал многим
жизненные и должностные грехи. Даже нередко выпивки и драки, когда народ
порой выпивал "за здоровье" до полной невозможности здраво мыслить. Но что
поделать, выпивка без драки, как чай без сахара.
Не прощал только микропредательство, влекущее трагедию и бесчестие. Он
там, за ленточкой, однажды простил молодого лейтенанта, честно признавшегося
в трусости, из-за которой был ранен рядовой десантник. А полгода спустя этот
лейтенант закрыл собой двоих рядовых. Ребята остались живы, а взводный уехал
домой почитаемым в полку безногим героем. Досрочно. Весь полк помнит тот
животворящий случай, когда 12-летняя девочка с мудростью пожилого человека,
пришедшей от беды, отказалась от помощи взрослых, оставшись в своей
скромненькой комнатке в офицерском общежитии с четырехлетней сестренкой,
говоря тихо взрослым:
- Вот папа с мамой приедут - а нас не будет.
А малютка застенчиво показывала всем любимую куклу Машу, называя ее
мамой, добавляя:
- Тихо. Мама спит.
Их мама Валя тогда умерла от сердечного приступа, получив бестактное,
не от большого ума составленное письмо о смерти мужа. Детей, конечно,