"Николай Никандров. Любовь Ксении Дмитриевны " - читать интересную книгу автора

- За что меня понизили на разряд?! - спрашивал муж.
- За что меня понизили на два разряда?! - спрашивала жена.
О том же говорили и за вечерним чаем, заменявшим ужин, и поздним
вечером, ложась спать...
На другой день, дав молодым уйти на службу, Ксения Дмитриевна, плохо
спавшая ночь, вялая, равнодушная ко всему, поблагодарила Марью Степановну за
приют и отправилась в обратный путь.
- А чемоданчик? - окликнула ее с крылечка Марья Степановна и с
заботливым видом вынесла ей за калитку палисадника желтый, из фанеры,
узенький чемоданчик, с какими в Москве ходят в баню. - Вы уж, дорогая моя,
на меня не сердитесь, - произнесла она озираясь, чтобы не подслушали дети. -
Простите меня, Христа ради, старуху. Я тут не властна. Я сама на их счет
живу.
- Я понимаю, - мучительно процедила в землю Ксения Дмитриевна, закусив
губы.
Они распростились.
Ксения Дмитриевна в ярко-зеленой шляпке куполом, в длинном фиолетовом
пальто, с легким желтым чемоданчиком в руке, удаляясь от одиноко
расположенной лесной дачки, шла не по тропинке возле стены соснового леса, а
прямо по зеленой траве, самой серединой просеки.
Даже издали, даже сзади вид у нее был до чрезвычайности жалкий. Она и
шагала как бесприютная, как прогнанная, медленной, виляющей из стороны в
сторону походкой, точно шла с завязанными глазами. И желтый фанерный чемодан
чик таким ненужным, таким случайным болтался в ее руке, держась как бы на
одном ее пальчике, что, казалось, сорвись он и упади на землю, она даже не
наклонится, чтобы его поднять...
Марья Степановна долго стояла на крылечке дачи, держалась за дверную
ручку, провожала дальнозоркими старушечьими глазами удаляющуюся фигуру
несчастливой в браке "Ксенички Беляевой". И невольно начала она думать о
судьбе своей дочери Людочки... Валерьян Валерьянович чело век издерганный,
неуравновешенный, вспыльчивый. Живут они с Людочкой беспокойно, как на
горячих угольях. Все чаще возникает у них разговор о разводе. И если он
однажды бросит Людочку, то той, быть может, придется так же слоняться с
пустым чемоданчиком по Москве и окрестностям, по непонятно очерствевшим
близким людям в безрезультатных поисках где обеда, где ночлега...
Марья Степановна достала носовой платок и всплакнула...
Когда минут двадцать спустя дачный поезд, мчавшийся на Москву, тряс и
подбрасывал на неровных рельсах Ксению Дмитриевну, она сидела на клейкой
вагонной лавочке и думала, что это не поезд подбрасывает и несет ее, а сама
судьба. Оторвавшись от мужа, она тем самым оторвалась от почвы, от земли, от
жизни, от всего. Жизни у нее сейчас нет. Без корней, без воли, без каких бы
то ни было определенных целей, она носится и, вероятно, долго еще будет
носиться как пылинка в воздухе.
Что ее ждет?
"...Ни-че-го!.. Ни-че-го!.." - с железной жестокостью от бивали по
железным рельсам железные колеса. "...Ни-че-го!.. Ни-че-го!.."

IV

Гаша занимала квартиру на Сретенке, в громадном пяти этажном доме