"Николай Никандров. Любовь Ксении Дмитриевны " - читать интересную книгу автора

сборник. Кн. 7. М., 1925. Печ. по изд.: Никандров Н. Любовь Ксении
Дмитриевны. Рассказы. М., 1926. Вскоре после выхода повесть была переведена
на польский язык.
В хранящемся в ОР РГБ (Ф. 784. Карт. 10. Ед. хр. 18) варианте главы
имели названия: "Неожиданная встреча" (1), "Дача в лесу" (2), "Валерьян
Валерьянович" (3), "В доме шоферов" (4), "Андрей Птицын" (5), "Новая жизнь"
(6), "Любовная философия Геннадия Павловича" и др. Однако в окончательном
варианте автор отказался от заголовков, хотя само деление на главы было
сохранено, так как сам Никандров придавал большое значение "четкому делению
текста" (См. письмо Н.Я.Москвину от 2 мая 1961 г. - РГАЛИ. Ф. 2592. Оп. 1.
Ед. хр. 124). Повесть также подверглась автором значительно му сокращению.
Были исключены, например, следующие рас суждения Геннадия Павловича о любви:
"На самом деле, что такое любовь? Где точные очертания границ этого
расплывчатого неуловимого чувства? Любовь как нечто возвышенное, исполненное
таинственного содержания отходит в область преданий. И скатертью ей дорога.
Нам не нужны чувства туманные, загадочные, которыми мы не в состоянии
овладеть <...> ты предаешься скорби о том, что наша связь так скоро
оборвалась! Как скоро? Разве это скоро? Мы с тобой прожили целых 6 лет! Тебе
этого мало? Ты не ребенок, должна понимать, что вечного счастья нет. Кроме
того, подумай о том, сколько на этом свете женщин одиноких, интересных,
прекрасных, достойных, ко торые даже такого короткого счастья не вкусили,
которое я дал тебе!" - и т. п.
Рецензентами отмечались "ценные бытовые и психологические штрихи",
которыми обрисован "сам по себе довольно любопытный и острый с
социально-бытовой стороны эпизод" [ЗоричА. - "Правда". 1925. No 221. 27
сентября). Заметив, что "сама по себе тема повести не так уж плоха", в духе
распространенных в 20-х годах романов "перевоспитания" истолковал ее
содержание А. Лежнев: "Из бывшей барыни, не знающей труда, советская
действительность выковывает женщину самостоятельную, умеющую работать,
уважающую труд" (Литературные за метки. - "Печать и революция". 1925. No 8).
Однако уверенности, что именно эта идея положена в основу повести, у критика
не было. Но свое сомнение он объяснил неудачей автора, его непониманием
процесса перековки и перевоспитания буржуазных элементов: "Вещь
заканчивается так, что идея ее обращает ся в собственное отрицание", то есть
"новая женщина", забыв об обретенной ею социальной роли, по первому зову
возвращается к семейному очагу. Критик даже признает, противореча своим
предшествующим утверждениям, закономерность подобного финала, но выяснить, в
чем же причина происшедшей "рокировки" идей, не пытается. Трактуя образ
Ксении Дмитриевны как иллюстрацию к "борьбе женщины за принадлежащее ей
место в новом быту", критик Д. Горбов утверждал, что писателю еще далеко до
создания образов "целостного социально-психологического реализма", что у
Никандрова разработка интеллигентской психологии, описание превращения ее "в
активную трудовую" носит "упрощенный характер" (Новая женщина в
литературе. - "Известия". 1928. No 59. 9 марта).
На неубедительности перерождения Ксении Дмитриевны настаивал А. Зонин
("Октябрь". 1925. No 11). "Из строк выпирает, что барыня есть барыня и
запросы у ней духовные - "другой среды"... а люди физического труда - Гаша и
муж ее (коммунист) шофер Андрей - грубые, неотесанные мещане", - писал он,
видимо, не догадываясь, что в намерение Никандрова не входило изображать
"рабочее" окружение героини как среду, способную целительно воздействовать