"Наталия Никитайская. Солнце по утрам" - читать интересную книгу автора

обычной жизни - без тебя. На прощание я погладила рукав твоего махрового
халата. И провалилась. Даже вскрикнуть не успела. Провалилась в небытие.
Потом ты рассказывал то же самое: "Ты дотронулась до рукава. Это было так
нежно. Мне стало так тепло. И вдруг-полное отключение. Как сон. Или
смерть".
Почему они выбрали именно нас? Кто знает, как они углядели нас среди
миллиардов землян? Но, так или иначе, началось второе действие.
Инопланетный корабль. Светящиеся тексты на стене в большом, выстроенном
специально для нас помещении. Первый текст был такой: "Приветствуем землян
на нашем корабле. Мирные лазутчики". Потом слово "лазутчики" погасло и
вместо него появились два: "разведчики Вселенной". Табло напомнило мне
аксаковский "Аленький цветочек". А то, что их переводчик не всегда сразу
находит синонимы в нашем языке, было таким человеческим. Почему-то я сразу
поняла, что происходящеереальность. Ты стоял рядом напряженный.
И это напряжение готово было вот-вот перейти в восхищение. Ты тоже
поверил. И был потрясен. Но какое потрясение могло остановить работу твоего
ума? Ты мысленно подвергал анализу свои впечатления, ты хотел узнать, при
помощи каких -сил удалось этим "лазутчикам" погасить сознание, а затем
снова его возродить, не повредив ничего, ничего не нарушив. Ты пытался
разобраться в происшедшем объективно и беспристрастно. Но разве сразу такое
возможно! Ты стал задавать вопросы. Тебе отвечали. Но ответы - я видела -
не удовлетворяли тебя. Я попробовала понять ваш разговор, но после
нескольких внушительных формул, произнесенных тобой скороговоркой,
отказаласьот попытки, просто крепко прижалась к тебе, найдя в этом спасение
от непонятного. Но не улавливая смысла беседы, я ощутила, как в тебе растет
раздраженность и как ты изо всех сил пытаешься ее подавить. Уж мне ли не
разбираться в твоих вроде бы спокойных интонациях, в том полном отсутствии
жестов - ты как будто леденеешь весь, - которые характерны для тебя
рассерженного. Я и наблюдала-то тебя таким раза два-три, из больше. И дала
себе слово никогда впредь до такого состояния тебя не доводить. Это были
случаи, когда я могла потерять тебя. И поэтому сейчас я испугалась. Но тут
ты спросил понятно:
- Так вы хотите, чтобы мы полетели с вами?
Я насторожилась. Ответ "Да" на табло значил для меня слишком много. Я
оттолкнула тебя и отчаянно закричала:
- А Юра?! Я хочу домой! У меня сын!
Ты схватил меня, сжал.
- Погоди, успокойся! Читай!
Я ничего не видела. От горя у меня закрывались глаза: я представляла
себе Юрку осиротевшим, обездоленным.
Я вырвалась, я металась. А ты пытался остановить меня и что-то
говорил, говорил... Но за своими криками: "Домой! Я хочу домой!"-я ничего
не слышала.
- Твой сын здесь! Ты видишь, там написано: твой сын здесь!
Слова доходили не сразу. А когда дошли, я упала на пол и заплакала.
Сквозь плач я все-таки услышала твой вопрос:
- Мы имеем право отказаться от полета?
Я взглянула на экран. Какое-то время он был затуманен. Потом я
увидела: "Да. Все вместе или избирательно. Через две недели",
Я повторила: