"Элла Никольская. Русский десант на Майорку (криминальная мелодрама в трех повестях, #1) " - читать интересную книгу автора

старой дружбы.
А то я не видел, какая там дружба - сыщицкая лихорадка гонит его на
край земли. Но не устоял - огласки побоялся.
- Привезем мальчишку твоего - никто ничего и не узнает. Мать уехала и
уехала - родных, мол, навещает. Когда ещё её хватятся - тут и выяснится
заодно, что по чужому паспорту проживала, скрылась, стало быть. А ты при
чем? Не знал, на ведал. Ну потаскают тебя, а уж мальчонку не тронут -
мамаша его бросила, он твой.
Станцию свою мы едва не проехали, проводник спохватился в последнюю
минуту, заколотил в дверь. Похватали мы вещи и выскочили, мой двухтомный
роман и коньковские журналы продолжили путь к китайской границе, мы же
остолбенело стояли на перроне на нетвердых после долгого путешествия ногах
и вглядывались в пыльный окрестный пейзаж, пока за жидким рядком серых
кипарисов не разглядели, что над двухэтажным зданием напротив вокзала слабо
светятся, подрагивая, неоновые красные буквы "Москва". Из Москвы в
Москву... Не иначе как это гостиница.
Так оно и оказалось. Перед входом в гостиницу расположилась компания
собак - непрезентабельные разномастные дворняги сидели и лежали в
палисаднике, ни одна нами не заинтересовалась. За низким, поломанным
штакетником, к моему изумлению, пышно цвели розы - неухоженные, лохматые,
вроде этих собак, никому не нужные. Алые цветы горели на черных,
скрюченных, безлистых кустах, осыпая землю лепестками.
- Идем, - дернул меня за рукав Коньков, ему не терпелось добраться до
буфета. Как ни странно, надежды его оправдались. Опухшая от сна дежурная
проводила нас в просторную чисто прибранную комнату с пятью кроватями,
поклялась, что никого к нам не подселит, и привела откуда-то такого же
заспанного малого, который отомкнул буфет, сварил нам по паре сосисок и
осчастливил моего спутника двумя бутылками жигулевского пива, такими
пыльными, будто хранились в графских погребах.
Мы оказались единственными обитателями гостиницы "Москва". Окно нашей
комнаты выходило на привокзальную площадь - круглую, унылую, начисто
лишенную восточной экзотики, даром что городишко находится в сердце Средней
Азии. С трех сторон серые пятиэтажки, в чахлом скверике посредине
простирает чугунную длань Ленин, одетый по осенней погоде, в пиджаке и
кепке.
И в комнате та же скука. Единственное украшение - акварель в рамке над
моей кроватью изображает, представьте, ту же самую площадь. Кого, скажите
на милость, мог вдохновить этот полукруг серых домов, одинаковых, как серые
кирпичи? А вот поди ж ты! Художник стоял у того самого окна, что и я,
разводил на подоконнике свои краски...
Меня охватило тоскливое чувство нереальности: что со мной происходит,
снится мне, что ли, этот убогий сдвоенный пейзаж, что вообще я здесь делаю?
Стены, крашеные в тускло-розовый цвет, надвинулись на меня. Надо уйти
отсюда - бросив прощальный взгляд на заснувшего, не раздеваясь, Конькова, я
поспешно спустился по скрипучей деревянной лестнице, прошел мимо собак и
роз и, обогнув здание гостиницы, очутился на той самой увиденной из окна
площади, которая нисколько не выиграла от перемены точки обзора. А теперь
куда? А вот куда!
Порывшись в бумажнике, я достал ответ здешней милиции на запрос
милиции московской, в котором значилось, что Мареева Зинаида, которую я до