"Элла Никольская. Уходят не простившись (криминальная мелодрама в трех повестях, #2) " - читать интересную книгу автора

На выходе возле вахтерской будки Павел минут пять изучал женское лицо
в черной рамке - молодое, нагловато-победительное, что-то собачье в оскале,
глаза-буравчики... Но, в общем, недурна, такие нравятся. На любителя.
Бойкая, видать, была. И умелая кое в чем... Снимок не с документа увеличен,
не из отдела кадров взят, а с любительской фотографии. Нашлась у кого-то -
у той же Лизы, скорее всего. А то и в директорском столе - хотя вряд ли там
искали. Разве что - ну да, Лиза, она может...
Возвращаясь домой, Павел привычно глянул на окна четвертого этажа.
Светятся - отец дома. После смерти мамы вовсе выходить перестал, надо им
заняться, уныние до добра не доводит. Паша и сам с утратой никак не
смирится, полгода прошло, а болит, болит душа и пусто в ней. На работе ещё
ничего, а к дому подойдешь - и все сначала. Каково же отцу - он-то уже не
работает, на пенсии...
На кухне хозяйничал дядя Митя - школьный отцов приятель, незаменимый в
доме человек. Котлеты жарит - вот это дело. И картошки начистил полную
кастрюлю. Ужин будет. Мама избаловала своих мужчин - не знают, с какой
стороны к плите подойти. Маются, осиротев, на сухомятке. Зато дядя Митя,
хоть и утомительный человек, но на все руки:
- Пока картофель варится, я сельдь почищу.
Уважительно так: сельдь, картофель... А вот людей уважать старый сыщик
не привык, насмешничает все. Но дай ему Бог здоровья - с отцом они ладят.
Мама его любила тоже...
После ужина приятели усядутся за шахматы, ему, Павлу, посуду мыть.
Плохо, плохо без мамы. Не из-за посуды, конечно. Одиноко всем троим, даже и
Конькову, прибился он как-то к их дому, особенно последние несколько лет.
Сам-то уж давно как бы осиротел - дочь единственная за границей,
внуки-близнецы вроде и по-русски не говорят, забыли. Теща - Конькова жена -
туда-сюда ездит, а он большей частью один в пустой квартире. Павел часто
примечал, что к матери его - Гизеле - привязался старый сыщик сверх всякой
меры, и на похоронах убивался не меньше, чем сам он, Павел, и его отец.
Ничего такого подозрительного - родители были образцовой парой. Просто люди
разные - отец сдерживаться привык, приятель же его человек простой, все на
виду. Хотя, впрочем, и Коньков ох как не прост...
Из кухни поглядывал Павел на стариков через распахнутую дверь. Отец,
как всегда, помалкивает, противник его бормочет, приговаривает:
- Я сюда, а ты сюда. А мы тебя отсюда, мы тебя не пожалеем, ладью твою
под прицел, коня твоего с поля вон, пешечка наша лапочка вперед
устремляется...
Cтранно - Коньков и зубы подрастерял, и волосы, лицо морщинами изрыто,
а смотрится моложе, чем отец с его густой снежно-белой сединой, гладким -
только под глазами мешки - лицом, да и мешков этих особенно за очками не
видно. Профессорская внешность, почтенная. Мама всего на пять лет была
моложе, а выглядела его дочкой. Тоненькая в свои шестьдесят, и частые
мелкие морщинки как-то её не старили, взгляд синих глаз до самого конца
оставался детски робким, застенчивым... Эх, упустили мы её, кто сейчас
умирает от воспаления легких?
Ночью, засыпая уже, Павел перебирал в памяти женские лица - смуглое, с
безупречным овалом, с тонкими чертами, улыбка - про такие говорят
"Голивуд"". И та, с траурной фотографии - с неприятным собачьим оскалом, но
веселая, задорная, не помышляющая о скорой смерти. И другая, что окончила