"Николай Николаевич Никитин. Рассказы, воспоминания " - читать интересную книгу автора

корабли, маяки, морские дома, театры, гостиные, клубы, заводы, мастерские,
шахты, рудники, поля, леса, реки, моря, джентльмены и пролетарии - каждый
на своем языке, наречии, жаргоне расскажут только о нем, ибо он задал
человечеству гениальнейшую тему - разрешится она лишь битвами, где его
имя - вечное пылающее знамя.
День 21 января - день смерти Герцена. Нынче к этому дню прибавилась
еще новая горькая дата.
Герцен - враг жандармов, царя, деспотий, той тошной "сверкающей
эполетами машины, которая свертывала в дугу народ". Герцен - это вольный
печатный станок, "взрывший в девятнадцатом веке ту почву, что в двадцатом
столетии стала полем борьбы". Герцен - это ненависть изгнанника. Ленин -
радость борца, делающего революцию руками: Между ними, конечно, разница
времени, каждому свое. Герцен хотел быть мстителем. Но он не мог
отомстить.
"Мальчиком, 14 лет, потерянным в толпе, я был на этом молебствии, и
тут, перед алтарем, оскверненным кровавой молитвой, я клялся отомстить
казненных и обрекал себя на борьбу с этим троном, с этим алтарем, с этими
пушками. Я не отомстил: гвардия и трон, алтарь и пушки - все осталось".
Так Герцен писал в "Былом и думах" о казни декабристов Николаем.
Герцен жил и умер, когда империя торжествовала. Он не мог отомстить.
Революция Ленина ниспровергла империю. Ушла и гвардия, и трон, и алтарь, и
пушки. Ленин - это какие-то необычайные руки, которые в недовольстве своем
хотят все переставить, переустроить, переместить или разрушить, чтобы
выстроить новое. Всегда готовые к работе руки, тянувшиеся не только к
России, но ко всему миру. И этот мир он держал в руках.
Нынче летом в английских и немецких портах, куда стекаются моряки
всех наций, мне самому пришлось убедиться в том, какой огромной славой
расплеснулось имя Ленина. Оно - как океан среди суши. Оно велико потому,
что о нем знает последний рикша из Бомбея, у которого все существование
сведено к нескольким сентам, чтобы только опьяниться бетелем.
Интересно, что в своих разговорах о Ленине люди каждой национальности
проявили себя по-своему.
Англичане спрашивали меня так: "Правда, что Ленин хочет уничтожить
деньги?"
Британец - экономен, практичен, ясен, деловит.
Француз - другое. Он бредит своим славным прошлым - якобинцами,
Коммуной; в разговоре иной раз кажется, что революция для него вроде
театра.
Французы говорили (это было летом двадцать третьего года, во время
болезни Ленина): "Вы должны зорко следить, чтобы его не отравили
аристократы".
Немцы: "Дайте нам хотя бы одну четверть Ленина, и мы сделаем
революцию невиданную".
Португальцы, креолы, негры, встречаясь с моряками советского судна,
приветствовали всегда одинаково: "Да здравствует Ленин!"
И вот нынче наши флаги обшиты трауром. Чужие миссии, делегации тоже
приспустили свои флаги. И на морях - на каботажных судах, в проливах, на
океанах, на судах дальнего плавания, - во всем мире, во всех градусах
широты и долготы, на каждом судне в каютке верхней палубы - спардека, где
стоит радиоприемник, получена траурная радиограмма. Отсюда, с питерского