"Андрей Никитин. Сокровище Торстейна Рыжего (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

родился. Теперь Мальцев следил за работой пастухов с невольной завистью и
восхищением. Казалось непостижимым, что вот так, мягко обойдя стадо, Лукин
взмахивал рукой, стадо шарахалось в сторону и мимо, но в потоке голов и
рогов уже бился, пытаясь освободиться от ременной петли, именно тот олень,
который в данный момент был ему нужен!
Переводя пленку, Мальцев заглянул в колодец видоискателя и подошел
ближе.
Лукин, коренастый и узкоплечий от бугров мышц, переходивших со спины
прямо к голове, стоял не шелохнувшись, словно позируя, зарывшись в песок
головками подвернутых резиновых сапог, подбирая плетеный ремень аркана на
согнутый локоть и подтаскивая упиравшегося бычка. Дважды сфотографировав эту
сцену и убедившись, что пленка кончилась, Мальцев повернулся, чтобы идти к
тоневой избе, стоявшей чуть поодаль на бугре берега, над сетями, как мимо
него опять промчалось вспугнутое стадо.
- Лоскут, лоскут держи! - отчаянно закричал и засвистел Лукин.
Обернувшись, Мальцев увидел, как через высокую, поросшую жесткой
серебристой осокой дюну переваливают, уходя в тундру, два или три десятка
оленей - лоскут, как называют пастухи такую оторвавшуюся от стада группу. За
ней не с лаем, а с каким-то хриплым, истошным визгом, пытаясь отрезать
оленей от просторов тундры, несся рыже-черный комок, в котором Мальцев не
сразу признал спокойную и степенную собаку бригадира.
Так было уже не в первый раз и означало, что на сегодня клейменье и
выбраковка окончены; стадо устало метаться по песчаной кромке. Его надо было
или уводить дальше, на восток, или просто пустить на отдых...
Поднимаясь по склону к избе, Мальцев обошел сохнущие на сушилах сети,
провел рукой по белым от непогоды и солнца устоям ворота, которым
вытаскивали на берег тяжелый рыбацкий карбас, и на минуту остановился возле
груды ржавых якорей - обязательной принадлежности каждой тоневой избы. На
таких вот разлапистых железках растягивалась основа, протянувшаяся от берега
в море и державшая ставные невода, отмеченные на воде прямоугольниками белых
точек-поплавков. И снова, в который уже раз, Мальцев подумал, что мир этот -
прекрасен.
Август начался хорошо. Кончалась его первая неделя, темнели,
растягиваясь, ночи; морошка на болотах наливалась янтарным соком и лопалась
в неосторожных пальцах; олени уже поглядывали на лес, втягивая грибные
запахи, а осенние штормы с дождями еще не завесили грязной пеленой
северо-восточный угол. Море лежало спокойное, медленно переваливаясь в
берегах, вздрагивая от невидимых течений и противотечений, возникающих в его
глубинах, и наливаясь к полудню густой синевой. Лишь только солнце, скользя
по белесому северному небу, перемещалось за полдень, кипящие искры вокруг
сетей гасли, убегали к устью Большой Кумжевой, куда отошло сейчас стадо, и к
далекому, поднятому маревом горизонту начинала распространяться и густеть
синева. По ней беззвучно плыли белые черточки кораблей, над которыми
зависали кусочки дыма из труб.
Маленькая точеная избушка с тремя крохотными оконцами - два вдоль
берега и одно в море, на сети, - стояла над самой водой, на второй, по счету
Мальцева, морской террасе, переходившей когда-то в длинную высокую косу,
отделявшую широкое устье речки от моря. Все вокруг показывало, что человек
уже давно укрепился в этом маленьком оазисе, сделав его неотъемлемой частью
берега. На песке лежали большие лодки; чуть выше стояли сушила с сетями, и