"Павел Нилин. Интересная жизнь (Эпизоды из жизни Бурденко Николая Ниловича, хирурга)" - читать интересную книгу автора

произвела на меня сильнейшее впечатление. И, несмотря на этот неожиданный
его совет: "уходите", лекция эта в чем-то благодетельно укрепила меня.
Правда, ненадолго...
Кости, о которых говорил профессор Салищев, настоящие человеческие
кости, появились в аудитории очень скоро. Их раздавали студентам для
наглядного обучения. А как же иначе? Были они выданы и студенту Бурденко.
Большинство студентов как будто не испытывало никаких особых ощущений
при занятиях с костями. Раскладывали их перед собой, перебирали,
заучивали. Уходя после лекций, запихивали в свои сумки, не задумываясь,
наверно, о том, кому и когда принадлежали эти "органы опоры и движения".
Бурденко же прикасался к костям сперва не иначе, как подложив бумажку.
Делал он это незаметно. Но все же при его постоянной чуткой
настороженности, которую он, кстати, не утратил до самой смерти, ему
казалось, что студенты уже уловили его брезгливо-опасливые прикосновения к
костям и готовы высмеивать его.
- Коллега, простите, это не ваши ли кости остались там, на подоконнике?
Это не вы забыли ваши кости, коллега?
- Нет, спасибо, мои кости, слава богу, всегда при мне, - улыбался
Бурденко, готовый, однако, в случае крайней надобности ответить и
по-иному.
Ему приятно было, что в университете, и в общежитии, и даже встречаясь
на улице, студенты так вежливо разговаривают друг с другом, что здесь не
надо, как в пензенском детстве и юности, носить в кармане на всякий случай
тяжелую гирьку на веревочке, но, пожалуй (в символическом смысле), и
выбрасывать ее из кармана пока не следует. Надо прежде всего приглядеться
ко всему.
Ни с кем особо близко Бурденко не сошелся, но и нельзя сказать, что он
заметно обособился.
Правда, в общежитии койка его стояла несколько в стороне - за громадной
изразцовой печью, как бы в нише. Ему это нравилось. Тут, в закутке, никто
не видел, что он ел по утрам, чем ужинал, тем более еда у него все время
была крайне незавидная - черный хлеб, соленые огурцы, не часто селедка,
печеная картошка, которую сам пек внизу, в сторожке.
Вечерами изредка он выходил из своего убежища на середину длинной,
большой комнаты общежития, где стоял общий стол. Здесь читали, ели,
повторяли конспекты, играли в карты, писали письма домой и даже делали
маски из папье-маше, готовясь к новогоднему благотворительному балу в
пользу "недостаточных студентов". Здесь, за общим столом, распределялись
роли в гоголевской пьесе "Женитьба", которую должны были поставить тоже
под Новый год перед балом.
- Не хотите ли, коллега, взять что-нибудь для себя в спектакле? -
спросил Бурденко бородатый студент-старшекурсник, выступавший в качестве
режиссера. - Вы знакомы с пьесой?
- Конечно. А что там есть?
- К сожалению, на ваш курс пришлось три роли. Осталась только одна, и
то женская.
Бурденко был готов вспылить, заподозрив насмешку. Но никто не смеялся.
И он сказал:
- А что? Давайте попробую. Это, пожалуй, будет смешно.
Он участвовал в репетициях все у этого же общего стола. Тут же