"Павел Нилин. Тромб" - читать интересную книгу автора

оживился Мещеряков. - И это счастье - летать, ездить, ходить. Я недавно
смотрел телевизор, и мне понравилось, как сказал один писатель. Я даже
записал. "В нашей стране, - он сказал, - люди рождаются и умирают, не
представляя страны, в которой они родились и прожили целую жизнь. То есть
не представляют всего ее размаха и разнообразия". И на всем протяжении
идет строительство. И, к сожалению, не всегда хорошо идет. Не всегда
нормально. На огромном пространстве вдруг сводят ценнейшие кедровые леса,
потом выясняется, что их можно было и не сводить. И не надо было сводить.
Заливают вдруг прекрасную пахотную землю. И как будто никто не виноват.
Или взять наш Байкал...
- Ты, Дима, уж очень мрачно смотришь, - перебила его с улыбкой Вера
Тимофеевна. - Это, конечно, бывает так: человек вдруг помрачнеет сам и все
начнет представляться ему в мрачном свете. Раньше ты был веселее. Не такой
нервный...
- Может быть, - согласился Мещеряков.
- Ну, ладно, бог с ними, с писателями. Кажется, у нас все готово. -
Вера Тимофеевна проткнула треску и картошку длинной охотничьей вилкой с
копытцем козленка, насаженным на черенок. - Ты что, Дима, будешь пить? Что
ты пьешь обычно?
- Обычно ничего, - наконец улыбнулся и он.
- Ну все-таки?
- Ну какую-нибудь ерунду. Я в самом деле редко теперь выпиваю.
- Вот есть облепиховая настойка. Это тоже, так сказать, ваше сибирское.
Дукс ее пил иногда от простуды. Тоже порядочное дикарство...
- Дикари - это самые честные, самые благородные люди, - вдруг с
неожиданной горячностью произнес Мещеряков. - Давай выпьем облепиховой за
дикарей...
- А вот, смотри, и на клюкве, - показала квадратную бутылку Вера
Тимофеевна, вынув ее из засверкавшего разноцветными лампочками бара.
- И клюквенной можно, - снова возбуждаясь, протянул руку к бутылке
гость. И тотчас же как бы окоротил себя, оглянувшись: - Верочка, а где же
дочка твоя? В институте?
- Да нет, на картошке она...
- На картошке?
- Конечно, - чуть омрачилась Вера Тимофеевна. - Я сегодня ночью плохо
спала. Все думала, как она там папиными длинными пальчиками с красивыми от
природы ненаманикюренными ноготками выкапывает под дождем картошку...
- Но кто-то же должен выкапывать, если некому, - после долгой паузы
сказал Мещеряков, чем-то как бы сконфуженный, как будто это он отправил
дочку Веры Тимофеевны на картошку, а сам приехал вот сюда, в эту нарядную
квартиру выпивать. - Ведь мы тоже в свое время... Я даже вспомнил недавно,
как мы познакомились с тобой, кажется, на картошке...
- Нет, мы познакомились не тогда. Ты просто забыл. Мы познакомились еще
в общежитии на Рождественке. Ты приходил там к одной. И Дукс тоже раза
два, я помню, приходил тогда с тобой...
- Тоже к одной? - улыбнулся Мещеряков.
- Нет, правда, ты приходил к одной. Я даже помню к кому. Не хочу ее
сейчас вспоминать. Но нравился ты нам всем, девчонкам. Я же была тогда
моложе моей Ольги. И я просто обмирала, когда видела тебя. Было известно,
что ты фронтовик. Ты тогда ходил еще в военной гимнастерке. И у тебя были