"Бетти Нилс. Возрежденная любовь [love]" - читать интересную книгу автора

вынесла из его значительных размеров, припаркованных перед ним машин, явно
принадлежащих состоятельным людям, из фойе, пол которого был покрыт
дорогим ковром, и швейцара в наглаженной ливрее. Он вежливо поздоровался
и, узнав ее имя, помог отнести ей чемодан сначала до лифта, а затем и на
пятый этаж к апартаментам номер двадцать один, занимаемым, если верить
надписи на табличке, мистером и миссис Е. Голдберг. Абигайль перевела
дыхание и позвонила.
Дверь открыла горничная. Абигайль назвала свое имя, и она пригласила
ее войти, предложила стул и удалилась. Абигайль скептически оглядела
изящный стул на тонких ножках - он явно не был рассчитан на ее вес - и
осталась стоять, с любопытством разглядывая комнату. Холл устилал ковер,
еще более роскошный, чем в фойе; стены были оклеены тиснеными обоями с
позолотой - ужасно безвкусными, подумала Абигайль. Кроме тонконогого
стула, не внушившего ей доверия, в комнате находилось канапе, обтянутое
красным бархатом, и еще один стул с жесткой спинкой и плетеным сиденьем, с
виду весьма неудобный. Стена между двумя дверями была занята мраморным
столиком с позолотой, на котором красовались французские часы и две парные
вазы. Абигайль, отличавшаяся тонким вкусом, внутренне содрогнулась и
пожалела, что с ней нет матери, которая, несомненно, разделила бы ее
чувства. На секунду она перестала замечать всю эту роскошь и мысленно
увидела свою квартирку на Кромвель-роуд, но тут же усилием воли запретила
себе думать об этом; когда начинаешь себя жалеть, становится еще хуже,
твердо сказала она себе и обернулась, услышав, что с противоположной
стороны кто-то вошел в холл.
Судя по всему, это и была миссис Голдберг. По крайней мере, имя очень
подходило к ее облику. Это была яркая блондинка средних лет с красивыми
голубыми глазами и кукольным личиком со следами легкой косметики. Все еще
будучи миленьким, ее лицо уже потеряло четкость линий, присущих юности.
Она улыбнулась Абигайль, протянула ей руку, тепло поздоровалась с ней и
быстро заговорила с сильным американским акцентом:
- Так вы медсестра, милочка. Я не могу вам передать, как мы рады
вашему приезду. - И с чувством добавила:
- Я без сил, буквально выжата как лимон! И днем и ночью мне
приходится ухаживать за нашей дорогой Кларой - вы знаете, она такая
чувствительная... Мы просто не могли оставить ее в больнице, хотя,
разумеется, там к ней относились очень, очень хорошо. Но понимаете,
больничного комфорта ей, конечно, было бы недостаточно. - В голубых глазах
блондинки появилось беспокойство. - Но мы надеемся, что худшее уже позади;
после обеда придет доктор Винсент и приведет с собой специалиста - самого
лучшего, уверяю вас, - чтобы осмотреть бедную Клару и решить, нужна ли ей
операция. - Она замолчала, чтобы перевести дыхание, и Абигайль быстро
спросила:
- Вы, наверное, хотите, чтобы я немедленно приступила к работе? Я
готова, покажите мне мою комнату, я только переоденусь...
Миссис Голдберг широко улыбнулась, сверкнув золотым зубом.
- Спасибо, моя дорогая. Я обязательно должна отдохнуть. Обед в
двенадцать тридцать - это рано, но когда мы бываем в Риме, то я всегда
говорю... Так, может, вы действительно переоденетесь и пройдете к нашей
бедной Кларе?
- Разумеется. - Абигайль понимающе улыбнулась, в глубине души