"Норберт Ниман. Школа насилия " - читать интересную книгу автора

получается, через десять минут я действительно становлюсь спокойнее, руки и
ноги обретают ритм, фразы, образы в голове снова возникают по очереди, а не
одновременно.
Слева на горизонте, на довольно отдаленном холме, жгут костры, сегодня
ведь ночь летнего солнцестояния; розовое небо слабо освещает дорогу, всю в
сине-серых пятнах облаков, я бегу мимо луга, в середине которого маячит
огромный бетонный столб с утолщением наверху - труба органа, подающая сигнал
тревоги.
Но через некоторое время я уже не замечаю ничего, кроме двух
параллельных линий бегущей подо мной колеи. И обычно меня тогда охватывает
странное чувство умиротворения и заброшенности. Надежная, спокойная
уверенность в полном провале. Нет, я совершенно серьезно, это и впрямь
чудесное состояние. Принимаешь свою судьбу целиком, так вот, запросто, не
моргнув глазом. Это утешает. И все постепенно вскипающие в мозгу мысли вдруг
начинают вертеться вокруг одного и того же вопроса, вопроса о том, в чем же,
собственно, заключается провал.
Мой разум при этом обретает полную самостоятельность. Он следует своим
правилам, каждый раз с иного места пробираясь ощупью к искомому ядру моей
никчемности. И каждый раз пасует.
Эта процедура рассматривания стоп-кадров - мой новейший способ
самоутешения. Я снова настраиваюсь на старое, давно ставшее привычным
смирение с собственным бессилием; уж в чем, в чем, а в этом я преуспел за
столько лет.
Но вчера я был так сильно охвачен этим странно рассеянным возбуждением,
что старался не позволять себе вообще что-то чувствовать. Нужно было на бегу
полностью забыться. Надя, инцидент на школьном дворе - я был не в состоянии
об этом думать. Вся сцена разворачивалась в памяти, как во сне, обретала
ясность сна, обыденность сна, преображала всех участников в фигуры
сновидения, и особенно головы вдруг показались такими странно маленькими и
взаимозаменяемыми.
Как всегда, во вторую пятницу месяца я дежурил утром на школьном дворе
и прямо наткнулся на эту первую картинку. С одной стороны шайка, они всегда
тусуются в дальнем конце двора, у бетонного бордюра газона, с другой стороны
Кевин Майер. Тут была нестыковка, она что-то означала, ничего хорошего, это
я усек с ходу.
Дэни, наполовину скрытый растущим на газоне кустом, сидит на земле
скрестив ноги, прислонившись спиной к бетонному поребрику. Он курит и
улыбается. Улыбчивый Дэни, "гуру". Шайка стоит вокруг, как на каждой
перемене. Место для курения. Среди них Надя, чуть в стороне, чуть ближе к
Кевину Майеру, чем остальные. Дэни и Надя, тайная пара главарей всей группы,
на одной стороне, на другой Надя и Кевин - совершенно для меня непостижимое,
загадочное, как бы это сказать, соотношение. Такова расстановка фигур в
игре, за развитием которой я теперь должен наблюдать. Сразу же напрашивается
подозрение, что мне в качестве свидетеля отводится в ней столь же ключевая,
сколь и пассивная роль. Как бы роль шахматного короля.
Потом разбег. Потом бритый затылок Майера над головами. Все, кому от
пятнадцати до восемнадцати, стоят спиной ко мне, а над ними - я вижу -
мелькнул бритый наголо детский затылок Майера. Еще один разбег. Я
приближаюсь на несколько шагов; второй план, через просвет в стене из
ученических спин хорошо виден Улыбчивый, он все так же сидит у бетонного