"Норберт Ниман. Школа насилия " - читать интересную книгу автора

отбиты, чтобы подброшенные тобой мячи продолжали летать между участниками. А
твоя важная мина просто демонстрирует интерес, но интересует тебя не тема
дискуссии, а твое ремесло, то есть чтобы сегодня эта тема тебя кормила.
В самом деле, можно начисто забыть, что речь идет, собственно, о тебе,
что ты сам и есть проблема. И твои милые гости, я уверен, об этом забыли,
это же видно. Они рассуждают с тобой о тебе, но так, словно ты - кто-то
другой, во всяком случае некто или нечто, отсутствующее в твоей студии.
Сейчас выступает главный редактор программы, и ты, соответственно,
высвечиваешь на экране бегущую строку: "Отец трехлетней дочери"; он
втолковывает нам, что свободная конкуренция как-никак привела к
демократизации СМИ и что, с другой стороны, никто, ни один человек не может
быть заинтересован в том, чтобы рисковать де-мо-кра-ти-за-цией. Он
действительно дважды повторяет это слово. А знаменитая мамаша отвечает, что
на родителях в общем-то тоже лежит ответственность, и что нельзя забывать о
человеческом эгоизме, и что оба родителя вынуждены нынче делать карьеру и
хотят зарабатывать еще больше денег, и что только поэтому они забрасывают
свои семьи, и что теперь столько разводов, и что жертвами всегда оказываются
дети. За эту тираду публика награждает ее аплодисментами.
А раньше, за ужином, Люци закатила мне сцену. Можно иногда врубить
ящик, так, между прочим, в порядке исключения, ничего не имею против. Люци
захотелось снова посмотреть детскую программу, сколько уж раз я шел ей на
уступки. Но сегодня она была просто невыносимой. Целый день вела себя
отвратительно, капризничала, ныла. Ей, мол, со мной скучно, я занудный, я ей
осточертел. Она назвала меня дерьмом, и я на нее наорал. Кричал, что она не
смеет так со мной разговаривать. А тут еще этот поганый ящик, во время
ужина, со всеми его "Бац!", "Спасите!", "Ох!". И лихорадочная, вздрюченная
музыка. Я просто вырубил эту штуку, без комментариев. Люци сразу ушла к себе
в комнату. Заперлась. Она до сих пор не спит. Ясное дело.
Ясное дело, меня терзают угрызения совести. Отключиться, думаю я, как
всегда; отключиться, ясное дело. Знать бы только как.

4

Люци привезла с собой старые фотоальбомы. Она хотела знать, когда был
сделан тот или иной снимок, при каких обстоятельствах, ее интересуют
подробности, которых мама, по ее словам, не помнит. И вот я сижу глубокой
ночью, за пятой кружкой пива, и роюсь в альбомах, пытаясь подготовиться к ее
расспросам. Хотя черные пятна перед глазами снова расползлись и в данный
момент, явно под воздействием алкоголя, угрожают слиться в сплошную черную
пелену. Ну-ну, без паники, уж это добро я еще вполне могу разглядеть.
А ты, собственно, представляешь себе, что значит развод, когда есть
ребенок?
Господи, я любил эту женщину. Я был счастлив, понимаешь? Конечно, порой
приходилось туго, но по-другому; не могу сформулировать, я был счастлив,
несмотря ни на что. Иногда мне верится, что счастливы были мы оба, хотели
вместе стареть, становиться седыми, дряхлыми, ах, тогда я часто рисовал себе
эту картину, твердо уповал, что так оно и будет. Здесь вот, на свадебном
снимке, как же она красива, как она смеется, я совсем это забыл. Что она
может так смеяться. Это мы у входа в загс, теперь здание не узнать, его
перестроили под старину. Снимал нас Герберт. А вот коротышка Берти, черт