"Галина Николаева. Жатва" - читать интересную книгу автора

Угренские леса после стрелецкого бунта еще при Петре Первом. Была темтовцы
высоки, могучи и осанисты, а Петр Матвеевич до войны даже среди сородичей
выделялся ростом и дремучей бородой необыкновенного фасона, - густая,
кудрявая, золотистая, она расходилась на две стороны и прикрывала шею и
грудь.
Василий всегда смотрел с почтением и завистью на могучую фигуру старика
и в молодости старался подражать его достойной осанке и степенной речи.
Теперь ему тягостно было видеть унылое лицо и согнутую спилу Матвеевича.
"Захирел, старик, зачах, подстать коням", - подумал Василий.
- И с чего же начался упадок на ферме? - в десятый раз себя и других
спрашивал он.
Поразмыслив, Матвеевич сказал задумчиво:
- Пожалуй, что с Валкина это пошло. Сперва были много им довольны: он
мужик тихий, уговорный... Все, бывало, "голуба-душа" да "голуба-душа".
Поговорка это у него была. Хлеба на трудодни выдал полной мерой. Ну, бабы,
конечно, рады! Валкину от народа почет и уважение, а как подошел сев,
глядь-поглядь, а сеять-то и нечего! Доголубились! Стали зерно обратно
собирать с колхозников... Тоже меня снаряжали ходить, - с неудовольствием
вспоминал Матвеевич: - "Ступай, говорят, тебя, говорят, народ посовестится".
Ну, насобирали не знамо что; не то зерно, не то мякина. Валкина, конечно,
сняли, однако с этого хлеб не вырастет! Клеверища, конечно, не стали
распахивать - их пахать тяжело, - все одно, что целину. Они у нас ельником
заросли. Севообороты нарушились. Так и захудали. С того и пошло! Землю вовсе
остудили. Ныне у нас не то что скотского навоза, а и синица-то на наших
полях помет не мечет. И ей у нас позариться не на что! Так и стали мы самые
отстающие из всего району. Сперва мы еще обижались, когда нас "отстающими"
называли, а потом приобвыкли. И имя-то свое потеряли!.. Не колхоз "Первого
мая", а "отстающий". Как на совещании в Угрене заговорят "отстающий", так мы
затылки чешем, - про нас, значит.
Только овцеферма принесла Василию неожиданную радость: здесь не
чувствовалось упадка, а, наоборот, было явное улучшение по сравнению с
довоенным временем. Когда Василий видел ферму в последний раз, овцы были
беспородные и пестрые и только вновь завезенные цигайские бараны Рогач и
Беляк выделялись пушистой белоснежной шерстью.
Теперь, когда хозяйка овцеводческой фермы бабушка Василиса привела
Василия на ферму, он просиял от удовольствия. Крупные овцы тянули к Василисе
белые темноглазые морды из огороженных низкой изгородью загонов, а ягнята,
заслышав ее голос, посыпались оттуда, как пух, через маленькие воротца,
оставленные для них в изгородях. Они окружили Василису. Доброе морщинистое
лицо ее приняло выражение сдержанной гордости.
"Знаю, что похвалишь меня, - говорили ее лучистые глаза, - да и как
тебе не похвалить меня, а мне не погордиться!"
Она наклонилась к ягнятам, гладила их пушистые спины коричневыми
сморщенными руками.
- Ишь роятся, словно пчелы над медом. Во многих ли колхозах такие
ярочки? Беленькие, пушистенькие, словно облачко в небе.
Огромный баран тянул из-за перегородки горбоносую морду и все пытался
поддать Василия мощным, загнутым в несколько витков, штопорообразным рогом.
- Охраняет! - гордясь бараном, объяснила Василиса. - Он у нас строгий!
Только заглядись, зазевайся, он тебя - раз рогом! Такой распорядительный!