"Лоуренс Норфолк. В обличье вепря" - читать интересную книгу автора

...босою ногой должны ступать те, кто хочет превзойти смутный след
дикого зверя, дабы скрип сандалии под увлажнившейся стопой не прогнал сна от
глаз дикого зверя... [179]
Потом пещера умолкла. Он вспомнил поднимающихся на крыло водоплавающих
птиц: крылья жадно хватают воздух, лапы судорожно бьют по воде, пока
последний удар, последний толчок не оторвет их наконец от поверхности озера
и не взлетят они в небо. Птица уходит в точку, а потом и вовсе исчезает, не
оставив и следа того, что только что была здесь. Вода - такая поверхность,
на которой следов от происшедшего остается не больше, чем на поверхности
камня. И по обеим ночной охотник вынужден пробираться ощупью, как слепой.
Даже и во тьме они истребляют диких зверей при свете луны... [180]
Какая бы фигура ни вылепилась со временем из его плоти и крови и какую
бы форму ни приняла назначенная этой фигуре добыча, они все равно
останутся - "Меланион" и "то, за чем Меланион гонится". Юноша, который стоит
один-одинешенек в провале, вырытом между соседних гор, и слушает тихую
болтовню собственного сердца. Сухожилиями пришита его плоть к каркасу из
костей. Вес его давит на пятки. Горло саднит. Кожу продергивает дрожью от
холода.
Однако "Меланион" ничего этого не чувствовал, он был невесом, уступчив
и ласков со всеми, даже с собственной дичью: с легкой на ногу женщиной,
которая бежит от него, или с охотницей, чьи стрелы навострены на
Калидонского вепря, или даже с самим этим зверем. Его дело - преследовать,
стремиться, подходить поближе. И никогда ни взять, ни стиснуть руку, ибо
тогда все трое сплошь покроют ему руки серебристо-серой паутиной, такой,
которой заплетают пауки росистую траву, - а потом освещает ее, играет на ней
солнце поэтов.
Он оказался на развилке собственного следа. Позади осталась возможность
затесаться между призрачными тенями охотников, с чьей тропы он свернул на
склоне Аракинфа. Вернуться к ним сейчас значило бы сохранить себя так же,
как сохранятся они, натянуть себя как струну меж других струн, стать
фигурой, необходимой в каждой из этих историй. Его деяния вплетутся в следы,
оставшиеся от их деяний, и тем будут жить - между извивами и петлями историй
про охоту на Калидонского вепря. Выйти из их числа означало пещеру. Он
посмотрел на темный провал, который уже поглотил охотницу и ее мужчину.
Ночной охотник - он берет вепря... [181]
Здесь не было "мягкой земли", чтобы записать его путь, но - только
камень и тьма пещеры. Свет луны сюда не дойдет; он будет слеп и беспомощен
против вепря, чьи следы останутся незаписанными, как и его собственные, и
еще - тех двоих, что вошли сюда раньше, чем он. А сколько было до них,
подумал он. И сколько будет после?
И что, он действительно встал, хрустнув коленями, почувствовав, как
затекли в бездействии мышцы? Он действительно повернулся спиной к узкому
входу в ущелье и вместо этого двинулся по направлению к пещере? Отследить
его выбор было никак невозможно, и - ни единого свидетеля вокруг, который
потом смог бы об этом вспомнить. Вот никто и не видел, как он взобрался
вверх по каменистому склону, никто не записал, как он поколебался -
немного - у входа, чтобы бросить через плечо последний взгляд - буквально на
секунду. И как только он сделал свой первый неуверенный шаг вперед, в
темноту, ничего не осталось, что зафиксировало бы самый факт его
существования - или окончание оного. Быстро затухающая рябь продернула тьму