"Чарлз Нордхоф, Норман Холл. Бунт на 'Баунти' (историко-приключенческий роман) " - читать интересную книгу автора

представитель; мне странно думать, что, когда я умру, кровь Байэмов будет
еще течь в жилах далекой таитянки.
Мой кабинет помещается в северном крыле дома, под самой крышей, откуда
открывается вид на Бристольский залив и далекий зеленоватый берег Уэльса; из
этого кабинета я и отправляюсь в свои путешествия по прошлому. Дневник,
который я начал вести с 1787 года, когда еще мичманом вышел в море, лежит у
меня под рукой в шкатулке из камфорного дерева; достаточно перелистать его
страницы, и я вновь ощущаю запах порохового дыма, острые иглы снежной бури в
Северном море или наслаждаюсь спокойной красотой тропической ночи, мерцающей
созвездиями Южного полушария.
Вечером, когда все мои мелкие стариковские дела уже сделаны и закончен
одинокий молчаливый ужин, я начинаю испытывать те же чувства, что и человек,
который только что приехал в город и который первые свои полчаса пребывания
в нем посвящает приятным размышлениям о том, в какой театр ему пойти. Чаще
всего я возвращаюсь ближе к началу дневника, главным образом к истрепанным и
перепачканным страницам, написанными рукою мичмана, - к истории, которую я
давно пытаюсь забыть. Незначительная для флота и тем более для ученых эта
история - самая странная, самая живописная и самая трагичная во всей моей
жизни.
Я давно уже хотел последовать примеру других отставных офицеров и
посвятить свой обширный досуг тому, чтобы с помощью дневника как можно
подробнее изложить на бумаге один из эпизодов моей службы на море. Вчера
вечером решение было принято: я напишу о своем первом корабле, о "Баунти", о
бунте на его борту, о моем долгом пребывании на острове Таити, о том, как
меня доставили на родину в кандалах, судили военным судом и приговорили к
смерти. В этой давней драме столкнулись две личности, два, на мой взгляд,
необычайно сильных и загадочных человека - Флетчер Кристиан и Уильям Блай.
Когда ранней весной 1787 года мой отец скончался от плеврита, мать
внешне почти никак не проявила своего горя, хотя жили они очень счастливо.
Разделяя пристрастие отца к естественным наукам, благодаря которому он имел
честь быть принятым в Королевское общество, моя матушка всем сердцем любила
деревню; ее гораздо более устраивала жизнь в Уитикоме, нежели надуманные
городские развлечения.
Осенью мне предстояло уехать в Оксфорд, в колледж Магдалины, в котором
учился мой отец, и за последнее лето, проведенное дома, я нашел в матушке
прекрасного товарища, чье общество меня никогда не утомляло. Женщины ее
поколения были приучены скрывать слезы от посторонних и встречать улыбкой
любые напасти. Благодаря доброму сердцу и пытливому уму, она, смотря по
обстоятельствам, умела вести и занимательные и философские беседы; при этом
в отличие от нынешних молодых леди она знала, что если нечего сказать, то и
молчание не порок.
В то памятное утро мы гуляли с нею по саду и неспешно о чем-то
беседовали, когда к нам подбежала новая служанка - черноглазая девонширская
девушка по фамилии Текер. Она сделала реверанс и подала на серебряном
подносе письмо. Матушка взяла его, бросила мне извиняющийся взгляд и,
усевшись на грубо сколоченную скамью, принялась читать.
- Это от сэра Джозефа, - произнесла она, пробежав письмо. - Ты
когда-нибудь слышал о лейтенанте Блае - он участвовал в последней экспедиции
капитана Кука? Сэр Джозеф пишет, что лейтенант сейчас в отпуске, остановился
с друзьями неподалеку от Таунтона и был бы рад провести с нами вечер. Твой