"Александр Антонов. Страницы биографии" - читать интересную книгу автора (Самошкин Владимир Васильевич)

Часть первая

Александр Степанович Антонов родился 26 июня /8 июля/ 1889 года в Москве, в семье отставного фельдфебеля из мещан Тамбовской губернии Степана Гавриловича Антонова и портнихи Наталии Ивановны /в девичестве Соколовой/. Крещеный 30 июня в знаменитой московской церкви Преподобного Сергия Радонежского Александр был третьим ребенком в небогатой семье Антоновых. Старше его были сестры Валентина и Анна, а младше – брат Дмитрий, родившийся уже в уездном городе Кирсанове Тамбовской губернии, куда в 90-х годах переехали жить Антоновы. Другая дата рождения А. С. Антонова (26 июля 1889г.). содержащаяся в одном из документов, опубликованных в сборнике "Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. "Антоновщина". Документы и материалы" (Тамбов, 1994, с.264). не соответствуют действительности.

Здесь Степан Гаврилович открыл небольшую слесарную мастерскую по починке домашней утвари. Однако дела его шли не ахти, и поэтому основной вклад в семейный бюджет вносила супруга, быстро приобретшая в захолустном Кирсанове репутацию лучшей портнихи-модистки. Именно благодаря стараниям Наталии Ивановны, обе ее дочери-красавицы и младший сынок ходили всегда нарядными и опрятными.

А вот Александр с самых юных лет не любил наряжаться и ходил в скромной ситцевой косоворотке, подпоясанной ремнем, и в дешевых бумажных брюках, заправленных в сапоги. Именно таким он запомнился своим однокашникам по Кирсановскому городскому трехклассному училищу, где всех учебных дисциплин и было-то: русский язык, арифметика с геометрией, да неизбежный тогда закон Божий.

Трудно сказать почему, но явно неглупый Антонов учился плохо, а во 2-м классе даже умудрился остаться на второй год за неуспеваемость. В 1905 году он должен был окончить училище, но вот окончил ли – достоверно пока неизвестно. Отметим попутно, что в нашей исторической литературе, как научной, так и художественной, еще с 1922 года прочно бытует легенда о том, что Антонов, не окончив учебы, был исключен из училища за сильное хулиганство и слабую успеваемость. Причем утверждающие это пишут, что Антонова выгнали из 5-го класса реального училища. Однако сейчас точно установлено, что в 1905 году в Кирсанове еще не было реального училища. К тому же, напомним, Антонов учился в трехклассном училище, и поэтому его никак не могли выгнать из 5-го класса.

Впрочем, как бы там ни было, факт остается фактом: в 1905 году школьная пора для Антонова закончилась. Чем занимался Александр Антонов до конца 1907 года, известно немногое. Какое-то время он работал в Кирсанове у местного хлеботорговца Милохина, затем сблизился с эсерами, вступил в их партию, перешел на нелегальное положение и якобы начал принимать участия в ограблениях /"экспроприациях", "эксах"/ государственных учреждений и заведений /волостных правлений и казенных винных лавок/, а также официальных должностных лиц /сборщиков налогов/. И хотя у Кирсановской полиции не имелось на сей счет никаких конкретных доказательств, она, тем не менее, в начале 1908 года уже однозначно характеризовала Антонова как "известного грабителя" и вела – пусть и весьма пассивно – его розыск.

Любопытная деталь. Наши историки и писатели с завидным единодушием именуют Антонова "кирсановским мещанином". А ведь на самом деле он был мещанином города Тамбова. Так, например, в сугубо официальной справке Тамбовской мещанской управы от 12 декабря 1908 года говорится: "Александр Степанович Антонов принадлежит к обществу мещан г. Тамбова, рожден 26 июня 1889 года … При получении им паспорта 6 октября 1907 года за № 2437 жительство свое показал в г. Кирсанове, Тамбово-Саратовская ул., д. Гриднева… По документам управы, под судом и следствием не состоял" .

Общеизвестно, что Антонов был эсером, и обычно пишут, что в партию социалистов-революционеров он вступил в 1906-м или даже в 1905 году. Однако здесь, на наш взгляд, нужны некоторые уточнения и дополнения. Дело в том, что летом 1906 года в Тамбове, в дополнение к существовавшей с 1905 года губернской организации партии эсеров, возникла так называемая "Тамбовская группа независимых социалистов-революционеров". По данным тамбовских жандармов, в числе первых и наиболее активных ее членов были Александр Антонов (партийная кличка "Шурка") и Николай Киселев ("Миша"). Тщившаяся выдавать себя за часть какой-то новой партии, группа "независимцев" фактически являлась спецподразделением при эсеровском губкоме и занималась в основном добычей денег и документов для партийных нужд, а при случае – и приведением в исполнение смертных приговоров, вынесенных эсерами "провинившимся" должностным лицам, провокаторам и предателям.

В начале сентября 1907 года, в связи с ростом числа членов и расширением сферы деятельности, "Тамбовская группа независимых социалистов-революционеров" преобразуется в "Тамбовский союз независимых социалистов-революционеров". "Союз" не ограничивается при проведении "эксов" и других своих акций пределами Тамбовщины и все чаще переносит их на территории Саратовской и Пензенской губерний, а потому вскоре начинает именовать себя уже "Поволжским союзом независимых социалистов-революционеров".

В конце 1907-го – начале 1908 года особую активность развивает группа "независимцев", действующая в Кирсановском уезде. В состав этой группы входит и Антонов, однако всех затмевает своей сверхактивностью крестьянин деревни Тафинцево Борисоглебского уезда Алексей Матвеевич Негодяев. Стараясь загладить свою вину – растрату 300 рублей партийных денег -Негодяев совершает целый ряд дерзких "эксов","' сопровождавшихся убийствами. К середине мая 1908 года за ним числилось уже не менее восьми трупов. В отличие от Негодяева, Антонов проводит свои "эксы" без пролития крови и не оставляет полиции никаких улик против себя.

Длительное отсутствие серьезных доказательств участия Антонова в "эксах" и его неуловимость начинают постепенно, но не на шутку раздражать кирсановского уездного исправника /начальника уездной полиции/ Терехина – человека отчаянной храбрости и к тому же весьма неглупого. В результате предпринятых им мер полицейское кольцо вокруг Антонова, чувствовавшего себя до этого в Кирсановском уезде как рыба в воде, начинает медленно, но неумолимо сжиматься. И вот, дабы не угодить в лапы полиции, Антонов вынужден в апреле 1908 года бежать в Тамбов, где его, кстати, пожелало увидеть губернское эсеровское начальство, решившее поручить "растущему" Антонову более серьезное дело и перевести его из "экспроприаторов" уездного значения в разряд боевика межгубернского /областного/ масштаба.

Однако, вслед за Антоновым, из Кирсанова в Тамбов пришла и полицейская "ориентировка", которую внимательно прочитали не только в Тамбовской полиции, но и в губернском жандармском управлении /ГЖУ/.

Узнав о приезде Антонова, помощник /заместитель/ начальника Тамбовского ГЖУ, заведующий жандармской агентурой в губернии ротмистр Петр Николаевич Чистяков 1 мая запросил кирсановского исправника о прошлых "делах" и внешних приметах Антонова. Ответ исправника был таков, что в поиск Антонова тут же включился и другой помощник начальника Тамбовского ГЖУ – заведующий жандармским розыском в губернии ротмистр Александр Николаевич Дурново.

Надо сказать, что начальник Тамбовского губернского жандармского управления полковник Владимир Семенович Устинов имел в лице своих заместителей Чистякова и Дурново весьма толковых и расторопных помощников. Уже к 10 мая Антонов был обнаружен и взят под скрытое, но неусыпное наблюдение жандармских филеров. В течение недели они установили, что "Румяный" /такой клички наблюдения удостоился Антонов от тамбовских шпиков/ проживает в доме № 9 по 1-й Долевой /ныне К. Маркса/ улице, что на пересечении ее с Тезиковской /ныне ул. Сергеева-Ценского/. В этом доме Антонова навещали небезынтересные с жандармской точки зрения люди, в том числе и его товарищ по "Тамбовской группе независимых социалистов-революционеров" Николай Александрович Киселев, перешедший теперь на чисто аппаратную работу – заведование кассой "Поволжского союза независимых социалистов-революционеров". Сам же Антонов не только нанес ответные визиты многим из тех, кто приходил к нему, но и /что еще больше усилило внимание жандармов/ встретился на конспиративной квартире с более видной, чем Киселев, фигурой – ответственным работником Центрального комитета эсеровской партии Иосифом Николаевичем Белоусовым.

Чтобы пресечь деятельность опасно активизировавшихся тамбовских эсеров, начальник губернского жандармского управления полковник В. С. Устинов решил провести в ночь на 22 мая обыски и аресты в Тамбове сразу по двадцати адресам. Операция прошла весьма успешно, попались почти все видные эсеры и "независимцы". В их числе оказались представитель ЦК партии эсеров И. Н. Белоусов, член Тамбовского эсеровского губкома Александр Александрович Несмелое и сам глава "Поволжского союза независимых социалистов-революционеров" – сын статского советника Август Августович Лейтен. И лишь в одном месте, в доме № 16 по улице Араповской /ныне М. Горького/, где, по агентурным данным, ночевал Антонов и уже упоминавшийся Негодяев, жандармы и полиция встретили вооруженное сопротивление. Во время перестрелки в доме Негодяев смертельно ранил старшего городового Никифора Федоровича Пятова, но и сам был убит жандармским унтер-офицером Любимовым. Второй же боевик, после прибытия к месту происшествия казачьей сотни 1-го Волжского полка, давшей по окнам дома два хороших залпа, сдался лично жандармскому полковнику Устинову. В своем рапорте на имя директора Департамента полиции Владимир Семенович Устинов очень красочно и подробно изложил эпизод пленения "разбойника Шурки". О том, что, наконец, пойман "давно разыскиваемый революционный "деятель" Александр Антонов", не замедлили протрубить и тамбовские газеты.

Но каково же было удивление, а затем и вполне понятное негодование полковника Устинова, когда через две недели ему доложили, что "Румяный" – Антонов с нахальным спокойствием разгуливает по улицам Тамбова.

Ночь с 12 на 13 июня Александр Антонов, уже вновь выслеженный тамбовскими шпиками, провел в доме № 69 по Теплой /ныне Лермонтовской/ улице, в квартире Нины Феликсовны Скаржинской – недавней выпускницы Ольгинской школы при тамбовском Вознесенском женском монастыре. И хотя Антонов подлежал немедленному аресту, брать его на квартире Скаржинской и даже поблизости от дома полковник Устинов категорически запретил, так как тамбовским эсерам сразу бы стало ясно, кто из них работает на жандармов. Поэтому арестовать Антонова было решено лишь после того, как он покинет квартиру и достаточно далеко отойдет от дома.

По агентурным данным, "Румяный" должен был часов в 10 утра отправиться на железнодорожный вокзал для отъезда в Кирсанов с целью создания там группы боевиков-"экспроприаторов" и проведения нескольких "эксов", а также какого-то террористического акта. Непосредственный арест Антонова поручался специально вызванной из Самары группе опытных филеров Поволжского районного охранного отделения, осуществлявшего жандармский розыск на территории девяти губерний, включая Тамбовскую.

Однако утром 13 июня Антонов так и не покинул место своего ночлега. Уже около четырех часов дня руководитель тамбовских шпиков, старший филер унтер-офицер Петр Иванович Сертаков, проходя по Теплой улице, повстречал неподалеку от дома № 69 группу самарских филеров. Их старший, унтер-офицер Романович, заявил Сертакову, что он и его люди не ели с самого утра и предложил на время обеда подменить их тамбовцами. Сертаков немедленно выполнил просьбу-приказ Романовича и с четырьмя своими филерами остался поджидать выхода "Румяного".

Едва самарцы ушли, как на улице появился Антонов и, сопровождаемый невесть откуда взявшимся недавним тамбовским семинаристом Пантелеймоном Васильевичем Светловым, направился в сторону полотна железной дороги. Сертаков и его филеры осторожно двинулись следом за ними. Тем не менее, быстро заметив слежку, Антонов, сунул правую руку в карман брюк и уже не вынимал ее оттуда.

В это время впереди, на углу Теплой и Базарной, стоял на посту городовой Сергей Павлович Тихонов – участник русско-японской войны, награжденный за храбрость Георгием. Увидев двух приближавшихся молодых людей и группу следовавших за ними филеров, Тихонов заметил также, как известный ему лично старший филер Сертаков жестами показывает, что они сейчас будут брать преследуемых и желательна его помощь. Из жестов Сертакова Тихонов понял, что филеров в первую очередь интересует Антонов.

Едва молодые люди, по дуге обходя городового, поравнялись с ним, Тихонов бросился к Антонову. В тот же миг послеполуденную тишину улицы разорвали выстрелы. Это Антонов, резко выхватив револьвер, трижды выстрелил в городового, и тот мешком рухнул на землю. Как выяснилось позже, Тихонов получил ранения левой руки, правой ноги и шеи с повреждением ключицы. Однако ни одна из этих ран, ни все они вместе, не представляли никакой угрозы для жизни храброго городового.

Явно опешив от такого поворота событий, филеры замешкались и даже не предприняли попытки тут же схватить Антонова, который, не долго думая, перемахнул через забор и зайцем побежал по огородам. Лишь упустив драгоценные секунды, шпики рванулись в погоню за ним. И совершенно забыли о Пантелеймоне Светлове, который беспрепятственно скрылся с места происшествия, и которого впоследствии жандармам и полиции так и не удалось разыскать.

Увидев, что Антонов забежал в небольшой, но очень густой сад, филеры открыли огонь по зарослям, чем быстро вынудили "Румяного" покинуть это не спасающее от пуль укрытие. Выскочив, как ужаленный, из сада, Антонов расстрелял в преследователей весь револьверный барабан – мимо! – и побежал дальше. Вслед за ним, стреляя на ходу, но тоже не попадая, устремилась вся группа филеров. На чьем-то огороде запыхавшийся Антонов сбросил с себя пиджак, в карманах которого потом нашли поддельный паспорт за номером 1559 на имя мещанина города Скопина Рязанской губернии Василия Ивановича Раузова и мешочек с тридцатью двумя револьверными патронами.

В поисках спасения Антонов забегал в несколько дворов, но тут же опять выскакивал из них. Позднее очевидцы рассказывали, что в одном дворе он успел повздорить с какой-то старухой и якобы даже отстегать ее ремнем. Наконец, уже выдыхаясь из сил, Антонов достиг большого и густого сада у Петропавловского кладбища. Все попытки филеров найти его здесь оказались тщетными.

Через час два квартала, представляющие из себя фактически сплошной сад и где мог скрываться Антонов, были оцеплены и тщательнейшим образом прочесаны прибывшими сюда казаками и усиленными нарядами полиции. Но Антонов как сквозь землю провалился.

В тот же день полиция арестовала хозяйку квартиры, в которой ночевал Антонов. Вместе с Н. Ф. Скаржинской, схваченной прямо на улице, были арестованы и находившиеся с ней в момент задержания Серафима Ефимовна Рысцова и Алексей Яковлевич Овчинников. Как быстро выяснилось, Рысцова была подругой Скаржинской еще по Ольгинской школе, а Овчинников оказался недавним выпускником тамбовского Екатерининского учительского института. Все трое побывали уже в тюрьме за принадлежность к эсеровской партии и за хранение нелегальной литературы антиправительственного содержания.

Стрельба в городе среди бела дня, не увенчавшаяся к тому же успехом, принесла одни неприятности жандармскому полковнику Устинову и даже самому тамбовскому губернатору Николаю Павловичу Муратову, которые были вынуждены теперь письменно объясняться перед своим петербургским начальством. Особенно в неловком положении оказался Владимир Семенович Устинов, как известно, уже отправивший победный рапорт о личной поимке Антонова во время облавы на эсеров в ночь на 22 мая. Короткое разбирательство с задержанным тогда "разбойником Шуркой", отказавшимся сразу назвать свое имя, показало, что это не Антонов, а лишь внешне похожий на него беглый административноссыльный крестьянин села Чернавки Кирсановского уезда Максим Иванович Жуликов, И хотя за Жуликовым ничего существенного не оказалось, полковник Устинов выхлопотал-таки ему 4 года ссылки в далекий Туруханский край.

14 июня 1908 года следователь по особо важным делам Тамбовского окружного суда статский советник Николай Густавович фон Арнольд начал следствие по делу о нанесении огнестрельных ранений городовому С. П. Тихонову. В августе того же года, в связи с тем, что Тамбовская губерния находилась на положении усиленной охраны, а также, ввиду особой тяжести преступления, дело было передано в прокуратуру Московского военно-окружного суда и вскоре приостановлено из-за нерозыска Антонова.

Счастливо отсидевшись 8 дней в какой-то норе в Тамбове, Антонов в полдень 21 июня без происшествий выбрался из города и направился пешком по Моршанской дороге. У пригородной Донской слободы (ныне село Донское Тамбовского района) его догнала запряженная гнедой лошадью телега, в которой сидел неизвестный ему молодой парень. Остановив подводу и узнав у парня, что тот едет к себе домой в село Пахотный Угол (40 километров северо-восточное Тамбова), Антонов представился учителем и попросил подвезти его до этого села. Возница (как выяснилось впоследствии, это был 16-летний Михаил Николаевич Савельев) не возражал.

Проехав километров двадцать, они остановились немного передохнуть и попить чаю в большом селе Горелое у знакомых парня – супругов Василия Тихоновича и Прасковьи Осиповны Мещеряковых, а затем продолжили путь по лесной дороге, ведущей в Пахотный Угол.

Отъехав километров пять от Горелого, они около 9 часов вечера проезжали через Хомутляевский лесной кордон. Здесь все и случилось.

В это время возле своего дома, выходящего фасадом на проезжую дорогу, стоял 23-летний лесной кондуктор Владимир Иванович Шипилов и разговаривал с лесником Алексеем Никитичем Федоровым и объездчиком Даниилом Филипповичем Яготиным. В их разговоре принимала участие и сидевшая в доме у открытого окна жена Шипилова, Анастасия Дмитриевна.

Тут они увидели, что по дороге со стороны села Горелое показалась подвода. По приближении ее Шипилов разглядел (уже смеркалось), что в телеге сидел молодой человек, а другой, молодой же парень, шел рядом с лошадью.

Здесь лесной кондуктор Шипилов вдруг забеспокоился. Как он сам позднее объяснил, в тот день (то есть 21 июня) у него в доме находилось около трех тысяч рублей казенных денег (очень большая по тем временам сумма), а кроме того он вспомнил, что несколько минут назад через кордон проехали на двух подводах пятеро неизвестных ему людей. Поэтому появление на ночь глядя еще одной подводы с двумя опять-таки неизвестными молодыми парнями, к тому же одетыми "по-городскому", показалось ему весьма подозрительным.

Недолго думая, Шипилов послал к приближающейся подводе лесного объездчика Яготина спросить у проезжающих, кто они такие и куда направляются. В ответ на вопрос подошедшего к телеге Яготина Антонов довольно грубо послал его, что называется, куда подальше.

Услышав такой "исчерпывающий" ответ, Шипилов приказал Яготину задержать молодых людей и вместе с Федоровым направился к подводе. В этот момент сидевший в телеге Антонов выхватил из кармана браунинг и громко крикнул: "Не подходите, а то буду стрелять!"

Видя, что его угроза не дала никакого результата, он с расстояния 3-4 метров выстрелил в подходившего первым Шипилова, ранив его в левый бок. К счастью, ранение оказалось легким, и Шипилов, развернувшись, довольно резво побежал к своему дому. Оторопевшие на какой-то миг от увиденного Яготин и Федоров тоже бросились спасаться бегством. А за ними, соскочив с телеги и страшно ругаясь, зачем-то побежал Антонов. Однако увидев, что крайне напуганный происходящим его возница вскочил на подводу и пытается ускакать с места происшествия, Антонов тут же прекратил бессмысленное по существу преследование убегавших и, догнав отъезжающую телегу, прыгнул в нее, отобрал у трясущегося от испуга Мишки Савельева вожжи и сам стоя стал яростно погонять лошадь.

Бешеной рысью отмахав от кордона километра полтора, Антонов передал вожжи Савельеву, спрыгнул с телеги и скрылся в лесной чаще.

27 июня местный полицейский урядник Александр Ефимович Кутузов, проводивший расследование инцидента на Хомутляевском лесном кордоне, арестовал в селе Пахотный Угол Михаила Савельева, который честно рассказал о том, как все было, но вот о молодом "учителе", коего он подвозил в тот злополучный день 21 июня, не смог сообщить ничего, кроме внешних примет.

Немного отойдя от недавних потрясений, Антонов направился в Саратов, к вышестоящему /надгубернскому/ эсеровскому начальству, в Поволжский областной комитет партии эсеров, где получил высокую оценку своих "боевых действий". А в порядке награды – крайне ответственное задание, связанное со смертельным риском. Но так как обком не дал и рубля на выполнение задания, Антонов решил вернуться на Тамбовщину и быстренько "экспроприировать" там необходимую сумму денег.

31 октября 1908 года в село Коноплянку Красивской волости Кирсановского уезда, к местному крестьянину Ивану Ивановичу Рогову приехали Антонов и Гавриил Иванович Ягодкин – двадцатидевятилетний административноссыльный крестьянин села Молоканщины Пригородно-Слободской волости Кирсановского уезда. Приезжие предложили Рогову принять участие в ограблении кассы железнодорожной станции Инжавино, что по соседству с Коноплянкой. Рогов согласился, а через него к участию в будущем "эксе" были привлечены еще два коноплянца – Федот Захарович Лобков и Григорий Степанович Поверков.

Вечером 3 ноября пятеро "экспроприаторов" прибыли на станцию Инжавино и, оставив Поверкова при лошадях, в 18.45 вошли в здание вокзала. Все грабители были вооружены револьверами, полученными от Антонова. Он и командовал налетом.

* Действительно, архивные документы свидетельствуют, что 4 сентября 1908 года из кассы станции Инжавино было похищено 9531 руб. 87 коп. Однако следствие доказало, что кражу совершил сам начальник станции Чекашев с помощью своего приятеля Волкова. Во время обысков у них были найдены почти все украденные деньги.

В зале ожидания вошедшие обнаружили лишь дремавшего там станционного сторожа Ивана Федоровича Синякина и шесть девушек-крестьянок из села Инжавино, пришедших на станцию засветло, чтобы встретить брата одной из них, приезжающего с пассажирским поездом около полуночи. Выхватив оружие, налетчики приказали всем не двигаться с места и соблюдать тишину и спокойствие.

Лобков и Рогов остались в зале ожидания, а Антонов с Ягодкиным прошли в контору станции, где работали весовщик Павел Иванович Коршунов и конторщик-практикант Иван Васильевич Коноваликов – сын станционного жандарма. Скомандовав "Руки вверх! Ни с места", Антонов оставил с ними Ягодкина, а сам вошел в кабинет начальника станции Василия Борисовича Петрова.

Направив на начальника револьвер, Антонов спросил, имеет ли тот оружие, а услышав отрицательный ответ, сразу же предложил достать ключи и открыть сейф с деньгами. Реакция Петрова на это банальное требование грабителя была достаточно своеобразной. Не обращая никакого внимания на чуть ли не упиравшийся в его грудь револьвер "экспроприатора", начальник в сердцах стукнул кулаком по столу, неожиданно залился горючими слезами и тут же закатил такую истерику, что Антонов просто оторопел. Из не совсем внятных слов рыдающего Петрова он понял только то, что начальник станции – самый разнесчастный человек на свете, который очень болен и стар, но у которого шесть человек детей мал мала меньше, которые не увидят больше своего бедного отца, ибо теперь его посадят в тюрьму, откуда он уже вряд ли выйдет.

И тут зашедшийся в истерике Петров вдруг рухнул на пол в глубоком обмороке, что, как ни странно, вывело наконец Антонова из состояния оцепенения и бездействия. Мигом достав из кармана начальника ключи, он открыл несгораемый сейф и извлек оттуда все деньги. "Экспроприация", по существу, была завершена, но Антонов не покинул кабинет, а позвал сюда конторщика Коноваликова и приказал ему оказать необходимую помощь валявшемуся на полу без чувств Петрову.

Вскоре стараниями обоих начальник очнулся и стал быстро приходить в себя. Собираясь уже уходить, Антонов все-таки не удержался и спросил начальника станции: почему он считает, что обязательно попадет в тюрьму, да еще на большой срок?

Дело в том, объяснил Петров, что два месяца назад касса этой станции уже была ограблена. Грабителей не нашли, а его предшественника арестовали и посадили в тюрьму, обвинив в том, что это он сам взял деньги.

А посему, лепетал Петров, не сжалится ли над ним такой добрый и интеллигентный молодой человек и не напишет ли расписочку в том, что деньги "экспроприированы" им, а не самим начальником станции.

Явно польщенный словами начальника Антонов ответил, что ничего против расписки не имеет и даже обязательно пришлет ее, как только в более спокойной обстановке подсчитает "выручку". А сейчас ему, к сожалению, некогда.

Но тут Василий Борисович опять начал подозрительно всхлипывать, вспоминать своих малых детей и, в конце концов, дошел до того, что упрекнул Антонова в том, что вот, мол, и господа революционеры норовят обидеть не кого-нибудь, а именно его – бедного и старого железнодорожного служащего. На эту жалостливую тираду Петрова Антонов ответил, что, во-первых, революционеры идут не против служащих, а против правительства, а во-вторых, он прекрасно понимает сложное положение начальника и даже сочувствует ему, ибо у самого старик-отец бедствует, а потому и соглашается немедленно дать расписку, хотя отдает себе отчет, что рискует головой. И Антонов вывалил все деньги на стол начальнику, который тут же деловито принялся их считать. Два раза.

Антонов не лгал. Его вдовый /с 1907 года/ отец действительно был уже стариком и жил со своим младшим сыном Дмитрием отнюдь не в роскоши и не где-нибудь, а здесь же, в Инжавино, где у него была небольшая слесарная мастерская.

Как только Петров назвал итоговую сумму, Антонов сгреб обратно деньги и без колебаний написал следующую расписку /орфография подлинника/:

"Четыре тысячи триста шесдесят два рубля 85 коп взято партией анархистов индивидуалистов Член партии".

Сознательно исказив в расписке свою партийную принадлежность, "грамотей" Антонов совершенно не изменил своего обычного почерка, образец которого уже имелся в губернском жандармском управлении.

И хотя Антонов выдал расписку на названную выше сумму, позднее выяснилось, что фактически им было "экспроприировано" лишь 4340 руб. 25 коп. То есть начальник станции обсчитал его на 22 руб. 60 коп.

По завершении формальностей Антонов и его сообщники согнали и заперли всех находившихся на станции в помещении конторы, приказав не предпринимать попыток выхода в течение ближайшего получаса, оборвали телефонные провода /телеграфа тупиковая станция Инжавино еще не имела/ и покинули вокзал.

На следующий день /4 ноября/ станция Инжавино была буквально запружена прибывшими сюда чинами полиции и железнодорожной жандармерии. Не осталось в стороне и губернское жандармское управление, начальник которого, узнав о подробностях ограбления, сразу же заподозрил об участии в нем Антонова. Именно полковник Устинов прислал в Инжавино фотографию Антонова, в котором свидетели ограбления признали человека, руководившего налетом на станцию. К тому же почерковедческая экспертиза подтвердила, что дарственная надпись на фото и текст расписки, оставленной грабителем, написаны рукой одного и того же человека.

5 ноября в соседнем с Инжавино селе Карай-Салтыково полиция арестовала одного из грабителей /Лобкова/, который не только сам сознался в совершенном преступлении, но и выдал имена всех остальных его участников. Тут же были арестованы еще два "экспроприатора" /Рогов и Поверков/, а также коноплянские крестьяне отец и сын Дмитрий Дмитриевич и Гавриил Дмитриевич Любины, в доме которых два дня после ограбления скрывались Антонов и Ягодкин. Все арестованные признали свою вину, а при обысках у них было изъято 347 рублей и два револьвера. Кроме того, в доме тещи Ягодкина в пригороде Кирсанова полиция изъяла еще 496 рублей "экспроприированных" в Инжавино денег, а сам Ягодкин успел скрыться только благодаря грубой оплошности полицейских. Забегая несколько вперед, скажем, что Ягодина арестуют лишь в августе 1909 года.Что же касается Антонова, то было установлено, что 5 ноября он пешком ушел из Коноплянки в неизвестном направлении. Полицейская версия, что Антонов направился на станцию Мучкап /Борисоглебский уезд Тамбовской губернии/, где проживала замужем за начальником станции его старшая сестра Валентина, проверкой не подтвердилась.

А вот жандармы почему-то посчитали, что Антонов поехал в Пензу, к другой своей сестре, Анне, работавшей там продавщицей в музыкальном магазине. Анна Антонова /на 2 года старше Александра/ была уже давно и хорошо известна тамбовским жандармам своей политической неблагонадежностью и близостью к эсерам. В донесениях тамбовских филеров проходила под кличкой наблюдения "Умная".

В Пензе же она и вовсе стала заметной активисткой местной эсеровской организации, превратив свою квартиру на Московской улице в место постоянных тайных встреч виднейших пензенских эсеров, что, естественно, не осталось незамеченным жандармами, установившими жесткое филерское наблюдение за "Пластинкой» (кличка наблюдения Антоновой в Пензе).

Предупрежденные из Тамбова о возможном появлении в Пензе "разбойника Шурки", здешние жандармы усилили наблюдение за Анной Антоновой, но разыскиваемый брат ее так и не попался на глаза пензенским филерам. Да и не мог попасть.

Как выяснилось позже, из Коноплянки, с деньгами, Антонов направился в Саратов, в распоряжение Поволжского областного комитета партии эсеров, готовившего убийство командующего войсками Казанского военного округа генерал-лейтенанта Александра Генриховича Сандецкого. Смертный приговор генералу эсеры вынесли год назад за его жестокость при подавлении крестьянских выступлений в Поволжье во время первой русской революции.

Для приведения в исполнение этого приговора были отобраны три человека: сбежавший из пермской ссылки крестьянин деревни Крутец Сердобского уезда Саратовской губернии Иван Яковлевич Короткое /в будущем известный поволжский чекист/, учитель села Шевыревка Саратовского уезда Тимофей Иванович Мерзлов и Антонов, который должен был первым попытаться убить генерала Сандецкого. Разумеется, согласившись пойти на такой террористический акт, девятнадцатилетний Антонов не мог не понимать, что тем самым подписывает себе смертный приговор.

От бдительного ока саратовских шпиков не ускользнуло появление в городе невысокого /164,5 см/ молодого человека, вступившего в контакт с лицами, известными жандармам своей принадлежностью к Поволжскому эсеровскому обкому. В поле зрения филеров Саратовского охранного отделения этот молодой человек попал 23 ноября 1908 года. Еще не определив в нем разыскиваемого Антонова, саратовские шпики окрестили его не очень-то интеллигентной кличкой наблюдения "Осиновый".

Казалось, судьба Антонова была предрешена, и ему уже не избежать скорого ареста. Однако думать, что арест Антонова был предопределен исключительно на берегах Волги, было бы неверно. Ибо жандармские щупальца тянулись к нему не только из Саратова или Тамбова, но и из самого Парижа.

Дело здесь в том, что после завершившейся в августе 1908 года Лондонской общепартийной конференции, ЦК партии эсеров решил принять экстренные меры к восстановлению или же укреплению своих областных комитетов в России, и в первую очередь – Поволжского обкома. Для непосредственного руководства на месте восстановлением нормальной деятельности Поволжского обкома эсеровский ЦК выделил своего особоуполномоченного – видного эсера Осипа Соломоновича Минора, находившегося в парижской эмиграции, будущего председателя Московской городской Думы при Временном правительстве.

В течение сентября Минор подобрал из эсеров-эмигрантов десятка полтора человек, которым предстояло нелегально переправиться в Россию, осесть в Поволжье и приступить к реанимации эсеровских губкомов в Саратове, Казани, Нижнем Новгороде, Тамбове и Пензе. В октябре 1908 года эмиссары Минора прибыли в Саратов, восстановили кое-какие партийные связи и, наивно посчитав, что их прибытие осталось жандармам неизвестно, просигнализировали Минору в Париж о своем благополучном прибытии и обустройстве.

В конце ноября выехал в Россию и Минор. Но еще в Париже, благодаря установившейся связи со своими эмиссарами в Саратове, он был в курсе всех дел поволжских эсеров. Знал Минор и о готовящемся покушении на генерала Сандецкого. Об этом не стоило бы и упоминать, если бы перед отъездом из Парижа Минор не беседовал подолгу и не консультировался с главным боевиком эсеровской партии Евно Фишелевичем Азефом – печально знаменитым оберпровокатором в российском революционном движении, уже 15 лет работавшим на Департамент полиции.

Бедный Антонов! Мог ли он думать, что где-то далеко, в парижском кафе "Дюмесниль", что на Монмартре, его за чашкой кофе отдают на заклание жандармам и фактически набрасывают петлю на его бесшабашную голову. Но самое досадное было то, что до скандального разоблачения Азефа оставались считанные дни!

20 декабря Минор "благополучно" прибыл в Саратов. А четырьмя днями раньше, в связи с поступившей от Азефа информацией, в Самаре состоялось совещание начальников жандармских управлений семи поволжских губерний /включая Тамбовскую/ и Уральской области. Основными обсуждавшимися вопросами были: выявление и арест участников готовящегося покушения на генерала Сандецкого, а также ход подготовки операций по ликвидации эсеровских организаций в Поволжье.

Жандармам было уже известно, что организацией убийства Сандецкого руководит член Поволжского эсеровского обкома, личный эмиссар Минора в Саратове Борис Владимирович Бартольд, прибывший недавно из Парижа. Знали жандармы и о существовании трех потенциальных убийц. Но если о двух из них – Короткове и Мерзлове – было известно практически все, то о причастности Антонова к готовящемуся покушению охранка еще не подозревала.

Совещание начальников жандармских управлений завершилось договоренностью умножить усилия по выявлению и задержанию третьего, самого опасного террориста, после чего начать повальные аресты эсеров по всему Поволжью.

Особую активность в установлении личности третьего террориста проявил начальник Саратовского охранного отделения ротмистр Александр Павлович Мартынов – Шерлок Холмс российского политического сыска, будущий полковник и последний начальник Московского охранного отделения. Уже 20 декабря он установил и сообщил, куда и кому следует, что этим террористом является "прибывший в Саратов в ноябре сего года нелегальный из Тамбовской губернии, уроженец Кирсановского уезда, настоящее имя и фамилия его Отделению не известны; …Отделению известен под кличкой наблюдения "Осиновый".

Лучшим своим филерам ротмистр Мартынов приказал не спускать глаз с "Осинового". Но и "Осиновый" оказался не так-то прост. 22 декабря, применив так и не разгаданный шпиками конспиративный прием, он на железнодорожном вокзале ушел из-под наблюдения. Ротмистр Мартынов, которому, в случае убийства "Осиновым" генерала Сандецкого, грозили серьезные неприятности, был вне себя от ярости. Но все попытки его опростоволосившихся филеров найти "Осинового" в Саратове, ни к чему ни привели. Антонов как в воду канул.

Истекали последние дни 1908 года, а сведений о "всплытии" где-либо "Осинового" все не поступало.

А Антонов был уже в Самаре, куда приехал по делам, связанным с подготовкой покушения на Сандецкого. С этой же целью сюда прибыл руководитель пензенских эсеров Александр Иванович Метальников и вот-вот должен был приехать из Саратова Бартольд.

Как раз в эти дни в Россию из-за границы пришло известие о разоблачении Азефа, которое вызвало в эсеровской среде настоящий шок, переросший затем в психоз излишней подозрительности и недоверия эсеров друг к другу. В особо острой форме это проявилось по отношению к боевикам и недавно вернувшимся из-за границы нелегалам.

Поэтому неудивительно, что прибывший в Самару и никому неизвестный здесь лично боевик-нелегал Антонов был встречен на явочной квартире более чем прохладно. Явившись с Рекомендательным письмом от Бартольда к некой Кричевской, он был попросту выгнан из квартиры.

Оказавшемуся в лютый декабрьский мороз на улице не-знакомой Самары Антонову не оставалось ничего другого, как в нарушение всех правил конспирации, отправиться ночевать' в гостиницу "Ташкент" и ждать приезда Бартольда. Но Бартольд в Самару не приехал.

Подгоняемые разоблачением своего суперагента Азефа жандармы начали серию повальных арестов эсеров в Поволжье. 2 января 1909 года в Саратове был арестован почти в полном составе Поволжский обком во главе с Минором и Бартольдом. 5 января жандармы провели ликвидацию Пензенской эсеровской организации; в числе семнадцати арестованных оказалась и Анна Антонова. В тот же день в Самаре был схвачен лидер пензенских эсеров Метальников.(38) 11 января волна арестов прокатилась по Тамбовской губернии."

Быстро сгущались тучи и над Антоновым. 27 декабря жандармы узнали, что "Осиновый" находится в Самаре и имеет фальшивый паспорт на имя Александра Дмитриевича Полякова, сына отставного коллежского асессора. А 1 января саратовский ротмистр Мартынов сообщил начальнику Самарского губернского жандармского управления полковнику Алексею Павловичу Критскому, что "Осиновый" – это "Александр Степанович Антонов, участник ограбления в Инжавино".(40)

Эта идентификация ничего хорошего Антонову не предвещала. На него тотчас же был объявлен всероссийский розыск, а за его поимку установили награду в 1000 рублей – годовой оклад начальника губернского жандармского управления.

Найти Антонова в Самаре жандармам не удалось. Очевидно, его спасло то обстоятельство, что отвергнутый с порога местными эсерами, он так и не установил с ними связь, а вдобавок вовремя успел перебраться из гостиницы на квартиру некой Варвары Леонтьевой, с которой познакомился в совершенно приватном порядке.

Пробыв в Самаре до середины января, но так и не дождавшись Бартольда, Антонов решил вернуться в Саратов, чтобы узнать в чем дело и что ему, в конце-то концов, делать дальше?

В Саратове Антонов сразу понял, что здесь произошло что-то неладное, и поэтому вел себя предельно осторожно. Это позволило ему какое-то время остаться вне поля зрения ищеек ротмистра Мартынова. А вот погубила Антонова, на наш взгляд, его излишняя настырность в попытках установить связь с остатками разгромленной Саратовской эсеровской организации. Видных и хорошо знавших его эсеров Антонову найти не удалось. А те, кого он все-таки нашел, были напуганы недавними арестами и поэтому потребовали от него доказательств своей принадлежности к эсеровской партии. Антонов с горя согласился и дал фамилии и адреса трех знакомых эсеров в Тамбове.

Подтверждение несомненной принадлежности А. С. Антонова к партии эсеров и его столь же бесспорных заслуг перед ней пришло в Саратов 18 февраля 1909 года. Однако подтверждение это пришло от начальника Тамбовского губернского жандармского управления В. С. Устинова и адресовано было начальнику Саратовского охранного отделения А. П. Мартынову.

Остальное, как говорится, было уже делом техники.

Вечером 19 февраля лучшие саратовские филеры, держась на почтительном расстоянии, проводили Антонова на ночлег в дом № 24 по Покровской /ныне Лермонтова / улице. А утром 20 февраля его без звука взяли прямо в доме. Причем арест произошел для Антонова настолько внезапно, что он не успел даже выхватить из кармана свой шестизарядный "бульдог".

Из рапорта ротмистра

А. П. Мартынова директору

Департамента полиции

21 февраля 1909 г.

"…Антонов прибыл в Саратов в конце минувшего года, вошел в состав местной организации партии соц.-рев., наблюдался под кличкой "Осиновый"; был зачислен Поволжским областным комитетом названной партии в боевую областную организацию и считался 1-м исполнителем по подготовлявшемуся в то время покушению на жизнь генерала Сандецкого.

…Антонов выехал без наблюдения в Самару, где проживал до середины января сего года. В Самаре взят в наблюдение не был и остался Самарскому жандармскому управлению неизвестен. После прибытия в Саратов вошел немедленно в наблюдение и 20 сего февраля арестован. По обыску у него отобран заряженный револьвер и паспорт на имя крестьянина Куриловской волости Новоузенского уезда Самарской губ. Петра Трофимовича Куликова и шифрованная запись.

По имеющимся у меня агентурным сведениям, Антонов предполагал в непродолжительном времени выехать в Тамбовскою губернию и совершить там ряд террористических покушений.

Вместе с Антоновым задержаны братья-крестьяне Оренбургской губ.. Покровской вол., села Черепановки Куприян и Алексей Осиповичи Михалевы, у которых Антонов находил себе приют, и не имевший определенных занятий крестьянин /села Куликовки. Юловской волости. – В. С/ Вольского уезда Павел Федорович Лексин, проживающий совместно с Михалевыми и замеченный в сношениях с Антоновым. По обыску у Лексина найден рисунок печати для фальшивых паспортов Покровского волостного правления Оренбургской губ.; рисунок этот приобретает большое значение ввиду того, что по обыску у Антонова оказалась выпись на отдельном клочке паспортных сведений самого Лексина, очевидно, данная им Антонову для сфабрикования в будущем дубликата паспорта.

Все эти сведения к задержанным переданы в распоряжение начальника Саратовского губернского жандармского управления".

Сразу после ареста Антонов был отправлен в Саратовскую губернскую тюрьму, где подвергся жесточайшим пыткам с использованием "фирменной" смирительной рубашки начальника тюрьмы Гумберта, а братья Михалевы и Лексин попали в кутузку 3-го полицейского участка.

На первом же допросе Михалевы показали, что Антонова к ним вечером 19 февраля привел с просьбой оставить переночевать однокашник Алексея Михалева – учащийся Саратовского среднетехнического училища Григорий Федорович Нечипай. Было названо и имя еще одного учащегося этого же училища – Леонида Алексеевича Кинчина, также имевшего контакты с Антоновым. После проверки показаний Михалевых, они были отпущены домой, и больше к ним жандармы претензий не имели.

В ночь на 22 февраля, по личному указанию ротмистра Мартынова, полиция арестовала Г. Ф. Нечипая и Л. А. Кинчина и произвела у них обыски. Дальнейшее расследование показало, что Нечипай и Кинчин имели связи с Саратовской эсеровской организацией, хранили у себя запрещенную литературу, организовали в своем училище эсеровскую ячейку, а также были главными укрывателями Антонова в Саратове. Отыскали жандармы эсеровские грешки и за арестованным крестьянином Лексиным.

Подводя итог дознанию в отношении Нечипая. Кинчина и Лексина, начальник Саратовского губернского жандармского управления полковник Владимир Константинович Семигановский писал, что эти молодые люди представляют собой уже вполне созревших партийных работников и в будущем окажут вредное влияние не только на учащихся Саратовского среднетехнического училища, но "и вообще на сохранение общественного спокойствия".

В апреле 1909 года вся эта троица была в административном порядке выслана из пределов Саратовской губернии.

А Александра Антонова 15 апреля того же года отправили под усиленным конвоем в Тамбовскую губернскую тюрьму где им вплотную занялись гражданские и военные следователи по особо важным делам.

Как только в Тамбове стало известно о поимке Антонова, то были немедленно возобновлены следствия по делам о нанесении им огнестрельных ранений городовому С. П. Тихонову, лес-ному кондуктору В. И. Шипилову и об ограблении кассы станции Инжавино.

На первом же допросе Антонов твердо заявил следователям, что виновным себя ни в чем не признает, а от дачи всяких показаний и объяснений категорически отказывается.

Кроме вышеназванных дел, участие Антонова в которых является действительно бесспорным, жандармы и полиция попытались "навесить" на него и такие дела, к которым он не имел никакого отношения. Об этом можно было бы и не говорить, если бы два таких дела не упоминались – пусть и очень глухо – в нашей исторической литературе. Речь идет об убийстве сельского старосты Бирюкова и об ограблении Ржаксинской винной лавки.

Автор этих строк приложил немало усилий, прежде чем нашел в архивах Тамбова и Москвы следственные дела по этим преступлениям. И в результате тщательного изучения этих дел пришел к совершенно однозначному выводу: Александр Степанович Антонов не имеет ни малейшего отношения к ограблению 9 ноября 1907 года казенной винной лавки в поселке Ржаксинские Выселки Кирсановского уезда и к нанесению 11 ноября того же года смертельного огнестрельного ранения старосте села Лу-кино Кирсановского уезда Ивану Александровичу Бирюкову. Собственно, к такому же выводу пришли в свое время и следователи по особо важным делам, которые расследовали и перерасследовали эти преступления. Также, кстати, считала и достаточно информированная о делах своего брата Анна Антонова.

Объективности ради надо сказать и о том, что на Антонова пытались "списать" и еще два дела: ограбление 2 сентября 1906 году в лесу у села Чернавка Кирсановского уезда сборщика налогов Феона Архиповича Насонова на сумму около 5000 руб-лей и ограбление в том же уезде Балыклейского волостного правления в ночь на 25 марта 1908 года. Имел ли Антонов отношение к этим двум преступлениям – достоверно пока неизвестно.

12 марта 1910 года выездная сессия Саратовской судебной палаты рассмотрела в Тамбове дело по обвинению Александра Степановича Антонова в нанесении им огнестрельных ранений городовому Сергею Павловичу Тихонову 13 июня 1908 года и лесному кондуктору Владимиру Ивановичу Шипилову 21 июня того же года. Суд постановил: лишить мещанина А. С. Антонова всех прав состояния и сослать на 6 лет в каторжные работы.

Предстал перед судом и крестьянин Михаил Николаевич Савельев, который, как известно, помог Антонову скрыться с места преступления. Суд постановил: признать участие М. Н. Савельева в вышеупомянутом преступлении недоказанным и считать по суду оправданным.

В понедельник, 15 марта 1910 года, в 11 часов утра А. С. Антонов вместе с другими участниками ограбления кассы железнодорожной станции Инжавино Г. И. Ягодкиным, И. И. Роговым, Г. С. Поверковым, Ф. 3. Лобковым и укрывателем грабителей Г.Д. Любиным /его отец умер в Кирсановской тюрьме 2 февраля 1909 года / предстал перед так называемым "Временным военным судом в г. Тамбове", а по существу – выездной сессией Московского военно-окружного суда.

Процесс проходил при закрытых дверях в здании Тамбовского уездного земского съезда. Все обвиняемые имели назначенных судом казенных защитников. Антонова защищал присяжный поверенный князь Василий Петрович Ишеев – виднейший тамбовский кадет. Кроме Поверкова и Любина, все обвиняемые признали себя виновными.

В тот же день этот военный суд из трех человек /генерал-майор Дубле и подполковники расквартированного в Тамбове 7-го запасного кавалерийского полка Владимир Сергеевич Попов 1-й и Алексей Михайлович Попов 2-й/ признал всех подсудимых виновными и вынес приговор: Антонова, Ягодкина, Лобкова и Рогова – к смертной казни через повешение, Поверкова – к бессрочной каторге, а Любина – к 15 годам каторжных работ.

Никто из приговоренных к смертной казни прошений о помиловании не подал.

Однако смертный приговор, поглотивший собой для Антонова приговор Саратовской судебной палаты, еще не был окончательным и подлежал утверждению командующим войсками Московского военного округа.

Рапорт

командующего войсками Московского военного округа

генерала от кавалерии П. А. Плеве

министру внутренних дел П. А. Столыпину

26 марта 1910 г.

"Временный военный суд в г. Тамбове 15 сего марта приговорил мещанина Александра Антонова и крестьян Ивана Рогова. Федота Лобкова и Гавриила Ягодкина к смертной казни через повешение, признав их виновными в разбойном нападении 3 ноября 1908 года на станцию Инжавино Рязано-Уральской железной дороги, во время какового нападения из станционной кассы было похищено 4340 руб. 25 коп.

Принимая во внимание: 1) полное чистосердечное сознание всех названных осужденных на суде, а трех из них /кроме Антонова. – В. С/ и на следствии, тотчас же по задержании, и 2) то, что во время вышеупомянутого нападения злоумышленниками никому не было причинено никакого физического вреда, признавал бы возможным заменить названным осужденным смертную казнь ссылкою в каторжные работы: Антонова и Ягодкина -без срока, а Рогова и Лобкова – на 20 лет каждого.

…О таковом предположении своем уведомляю Ваше Высокопревосходительство и прошу не отказать в сообщении Вашего по сему предмету мнения."

29 марта российский премьер-министр и одновременно министр внутренних дел Петр Аркадьевич Столыпин телеграфировал ответ: "Смягчению участи Александра Антонова, Ивана Рогова, Федота Лобкова, Гавриила Ягодкина /в. – В.С./ предположенном размере препятствий не встречаю".

4 апреля 1910 года командующий войсками Московского военного округа генерал Павел Адамович Плеве утвердил, наконец, приговор Временного военного суда в г. Тамбове от 15 марта "с заменою мещанину Александру Антонову и крестьянам Ивану Рогову, Федоту Лобкову и Гавриилу Ягодкину смертной казни ссылкою в каторжные работы: Антонова и Ягодкина без срока, а Рогова и Лобкова на двадцать лет каждого с установленными законом последствиями и крестьянину Григорию Поверкову ссылки в каторжные работы без срока ссылкою в таковые же работы на пятнадцать лет". В отношении Гавриила Любина приговор /15 лет каторги/ был оставлен без изменения.

Вот так Александр Степанович Антонов "загремел" на каторгу /а не в ссылку, как утверждают наши энциклопедии/ отбывать которую начал тут же, в Тамбовской губернской тюрьме. Однако, как очень быстро выяснилось, отсиживать до конца свой бесконечный срок Антонов явно не собирался. Деятельная натура, он еще в июле 1909 года разработал детальный план побега и обратился в Поволжский эсеровский обком с просьбой занять ему 700 рублей для подкупа нескольких тюремщиков. Обком немедленно командировал в Тамбов товарища Антонова – кирсановского эсера Константина Николаевича Баженова, но тот поступил не совсем по-товарищески, когда, вернувшись, доложил обкому, что побег абсолютно невозможен.

Но и брошенный родной партией на произвол судьбы Антонов не угомонился. 14 апреля 1910 года он перепилил кандалы и решетку на окне своей камеры №3 на первом этаже, вылез наружу, но был схвачен бдительной тюремной охраной. За попытку побега и порчу казенного имущества /кандалов и решетки/ начальник тюрьмы Михаил Алексеевич Чековский посадил Антонова на неделю в темный карцер.

Выйдя из карцера, Антонов все равно не стал образцовым обитателем Тамбовской губернской тюрьмы. Но то, что он совершил утром 28 июня 1910 года, привело в изумление даже видавшую виды тюремную администрацию. Находясь опять-таки в "любимом" карцере № 8, Антонов совершенно непонятным образом умудрился пробить дыру в потолке, проник через нее в тюремную церковь, где и был случайно обнаружен.

Желая поскорее избавиться от такого беспокойного "клиента", начальник тюрьмы с первым же каторжным этапом отправил Антонова в Московскую центральную пересыльную тюрьму, куда тот и прибыл 6 августа 1910 года.

11 февраля 1911 года Антонов был эпатирован (как всегда, "под особо бдительным надзором") в "родную" Тамбовскую губернскую тюрьму для участия в качестве свидетеля "по делу некоего Туру сова и других".

В Тамбове Антонов задержался до апреля 1912 года и, судя по всему, успел там что-то отчубучить, после чего был тут же этапирован обратно в Московскую центральную пересыльную тюрьму, где и отсидел с 20 апреля по 1 мая десять суток карцера определенные ему Тамбовским окружным судом.

Не пришелся Антонов и по душе начальнику Московской пересыльной тюрьмы, ибо уже 24 мая 1912 года оказался в печально знаменитом Владимирском централе, или – официально – Владимирской временной каторжной тюрьме , откуда, как известно, за все время (от "введения в строй" и до наших дней) был совершен всего лишь один побег – большевика Михаила Васильевича Фрунзе.

В первый же день своего пребывания во Владимирском централе Антонов получил семь суток карцера за нанесения телесных повреждений некоему арестанту Вержбицкому, который опрометчиво попытался ознакомить новичка с правилами поведения в "своей" камере. Правда, тюремное начальство быстро разобралось в сущности произошедшего конфликта, и Антонов был выпущен из карцера уже через 18 часов.

Как свидетельствуют архивные документы, до конца своего сидения во Владимирском централе он еще четыре раза попадал в темный карцер. А вообще-то, по правде сказать, начальство тюрьмы относилось к нему не совсем справедливо, а порою совсем уже не по закону. Так, например, по существующим тогда тюремным правилам, кандалы с Антонова должны были снять 15 мая 1915 года, однако об том ему официально объявили лишь 23 декабря, а фактически "расковали" только 28 мая 1916 года.

Свободу Александру Антонову принесла Февральская революция. И случилось это 4 марта 1917 года, когда накануне во все тюрьмы и каторги России пришла из Петрограда телеграмма министра юстиции Временного правительства А. Ф. Керенского, гласившая, что все политзаключенные и политкаторжане амнистируются и немедленно выпускаются на свободу."

Путь Антонова лежал в Тамбов.