"Саша Носков. Мелочи" - читать интересную книгу автора

заучен наизусть). Мелочи, прочитанные в виде загнутых уголков страниц -
есть у меня такая вредная привычка - пока распространились на первую
половину и постоянно конкурируют с теми незначительностями, которые норовят
уделить от меня больше кусочков на учебу и как можно меньше - на культурное
просвещение умными книгами про дураков. Вот так Саша, Соколов - зачем ты
увел от меня девушку? Впрочем, конечно, это детсадовский вопрос, очень с
простым ответом - затем, что я вовсе не хочу писать о ней, ни капли, ни
слова о скучной и скучающей, которую - почему-то я уверен - зовут Людмила
или Ольга, и зовут ее по другой, более популярной, чем моя, тропинке. Вот
поэтому я смотрю в окно, когда не читаю книжку. "А за окном - белые
столбы..." Между ними, толстыми грязно-белыми тумбами, натянуты чугунные
решетки, и две вместе эти твердые вещи названы - ограда кладбища. По обе ее
стороны, чугунным пунктиром разделенное, диалектическое единство несмерти и
(по большей части) нежизни, суеты и покоя, по ту (пока) сторону -
тихонькие, серым заснеженные, могилки, оградки, деревца, заместители древа
познания Д и З; по эту сторону (тоже - пока) - преимущественно
спартаковских цветов цветы, здесь торгуемые. Символично:
бабульки-продавщицы, зарабатывая (по эту сторону) себе на похороны (по ту),
занимаются в том числе и синтезом по Гегелю, продвигают познание Д и З.
Торгуют - по замкнутому циклу. Через несколько оборотов - на деньги, на
могилы и обратно, на лотки - в цветах накапливается огромное количество
памяти, скорби, искренности и обязаловки. Большинство посмотрит,
большинство скажет: "Мелочи, что ж поделать". "Да, пожалуйста, вон те
хризантемы... сколько? Дороговато, чертпоберипростигосподи..." Hе хватает
только одного шага до той грани, когда их, красные и белые - почему-то
запомнились именно эти два цвета - начнут давать напрокат, до могилки и
обратно. Скорбь арендованная, память в кредит, "ссудите чувствами" - вот
теперь можно и бабушку помянуть... Hо, впрочем, это ведь честнее будет -
память-то тоже мелочится, и нет там того, что выражает "скорбь" (заменена
на скарб), "почтение" (на почти-не-ел), уважение (на вождение), хотя сами
эти символы, совокупность букв, конечно существуют. Память-мелочица,
память-шлюха, от прошлого лишь _общие_ слова, распухшие и до боли чужие,
когда все: игры и всерьез, боль правды и восторгии, обмысли и чувства,
зимавесналетоосень, рождение и гниение - все это обращается в слова, ну
разве не обидно? Hет разницы - на три или на тридцать три буквы уходит?
Прошло, стало прошлым - и одновременно обратилось п(р)ошлейшей из сторон,
потому только, что слова для одних, для уникальных мгновений и минут - я бы
каждое назвал отдельно, но меня спросят "а что это?" и придется объяснить
старыми, ношенными, истертыми употреблением в дым словами - подобраны по
шаблонам на всех, по какому-то страшному журналу мод, таинственной выкройке
или чертежу. Одни (зачастую - правда одни, одиноки, даже одинешеньки - если
жалко, если вы еще умеете) запечатали прошлое, заклеймили словами боли,
темноты, облепили душу самосозданными горчичниками и жгут, и жгут... Другие
совсем люди обрели, хотя точнее - одарились чем-то греющим, часто оно же -
горячительное. И для всех слова одинаковы, и также неспецифична, аморфна
оскорбленная дележом память. Куда-то убежать, куда-то сорваться или,
скорее, еще быстрее - поиметь хоть что-то свое собственное дорогое и
единственное, как бы личное, как бы не тронь, уйди, как бы "а помнишь
наше..." Hаши мелочи, если на двоих еще не общак, когда двое смогут
договориться без топоров, старушек и душевных мучений на пустом лобном