"Ганс Эрих Носсак. Завещание Луция Эврина" - читать интересную книгу автора

стремление загладить позор семьи: в ее глазах я недостоин Клавдии, так как
мой род насчитывает менее двух веков и не восходит к основанию Рима. Не
исключено, что наша дочь и сама поймала этого юношу на крючок. Она
необычайно честолюбива, и это прямо написано на ее миловидном и живом
личике. Так или иначе, я ничего не имею против зятя, с этим все в полном
порядке. Две недели назад у них родился первенец. Клавдия рассказала, что
ребенок развивается нормально и что дочь старается кормить его грудью -
теперь это опять считается хорошим тоном, - но что она уже вновь
появляется в обществе и так далее. Я подшучивал над Клавдией, которая в
тридцать семь лет стала бабушкой, предупреждая, что ей придется вести себя
сообразно своему новому званию и что мы с ней, если дела так пойдут и
дальше, скоро обзаведемся правнуками.
О чем бы еще мы ни говорили в тот вечер, общий тон беседы был именно
такой, какой я пытаюсь передать. Потому я и привожу здесь эти подробности.
Лишь в ту минуту, когда мы уже покончили с ужином, но Клавдия еще не
дала слугам знак убирать со стола (мы с ней были одни и как раз собирались
разойтись по своим комнатам; я хотел обсудить кое-какие дела с
управляющим), - только в эту минуту спокойного и дружеского прощания она
вдруг обронила те слова.
Вероятно, мы уже обменялись рукопожатием, и Клавдия, как обычно,
попросила меня подумать о своем здоровье и не засиживаться допоздна.
Когда я пытаюсь восстановить в памяти эту минуту, мне мерещится, что мы
с ней успели уже разойтись и стояли в нескольких шагах друг от друга - я у
двери своей комнаты, где меня ожидал управляющий, а Клавдия - у двери в
прихожую. Вероятно, покажется странным, что я придаю значение столь
ничтожным подробностям. Этим я хочу лишь подчеркнуть, что слова Клавдии
прозвучали для меня как бы издалека, словно она крикнула их мне вдогонку.
Я ощутил их как удар в спину. А ведь она наверняка произнесла эти слова
едва слышно, опасаясь, что у стен могут быть уши. Да и сама интонация ее
фразы, брошенной как бы вскользь, как бы лишь в дополнение к тому
главному, что уже давно было между нами решено и сказано, и потому сейчас
значащей не больше, чем слова прощального привета уходящему или даже чем
прощальный взмах руки находящемуся на другом берегу, уже почти вне
досягаемости для звука, - сама эта интонация усиливает в моих
воспоминаниях впечатление удаленности. Не могу, однако, поручиться, что
Клавдия начала эту фразу именно так: "Кстати, я хотела тебе еще
сказать..." Это "кстати" неотвязно звучит у меня в ушах.
Разумеется, я застыл на месте или даже обернулся. Небрежный тон не
обманул меня ни на долю секунды - неважно, был ли он наигранным и выдавал
лишь, каких усилий стоило. Клавдии решиться на это признание, или же оно и
впрямь стало для нее естественным, чему я просто отказываюсь верить. Когда
живешь с человеком столько лет, подмечаешь малейшие изменения в интонации
и сразу понимаешь, находится он под влиянием мимолетного настроения или же
говорит продуманно и всерьез. Давним супругам трудно друг друга провести.
Так вот, в нескольких метрах от меня стояла привлекательная элегантная
дама, вполне под стать обстановке нашего дома вообще и столовой в
особенности. Было слышно - да и то лишь потому, что в комнате царила
мертвая тишина, - как в кухне один из слуг поет за мытьем посуды. Стояла
женщина в расцвете лет, с безукоризненными манерами, происходящая из
древнего патрицианского рода. Стояла моя жена, с которой я прожил под