"Амели Нотомб. Влюбленный саботаж" - читать интересную книгу автора

заверила, что таланта к живописи у меня нет, и подалась в чистильщики, где
начала с тайным бешенством применять разные технические методы саботажа
картофельных палочек. Я делала все, что угодно, чтобы палочка не получалась,
резала слишком тонко или поперек, а иногда даже попросту глотала сырые
клубни, чтобы уничтожить их, что само по себе геройский поступок.
Я никогда не бывала в министерстве культуры, но когда я себе его
воображала, то всегда видела перед собой классную комнату в Городе
Вентиляторов, где десять человек чистили картошку, десять
художников-импровизаторов марали бумагу, девятнадцать интеллектуалов сидели
без дела, а верховный жрец самостоятельно трудился над коллективной
историей.


Если на этих страницах почти не говорится о Китае, то это не значит,
что он меня не интересовал: не обязательно быть взрослым, чтобы подхватить
эту болезнь, которая у каждого называется по-разному: синомания, синолалия,
синопатия, синолатрия, или даже синофагия - называйте, как хотите, все
зависит от того, какие чувства вызывает у вас эта страна. Мы едва начинаем
понимать, что интересоваться Китаем, значит, интересоваться самим собой. По
странным причинам, которые вызваны, вероятно, ее огромными размерами,
древностью, ни с чем не сравнимой цивилизацией, ее гордыней, изысканной
утонченностью, ее легендарной жестокостью, необъяснимыми парадоксами, ее
молчанием и мифической красотой, свободой интерпретаций, которую позволяет
ее таинственность, ее законченностью, ее всеми признанной мудростью, тайным
господством, постоянством, страстью, которую она внушает, и, наконец, и
более всего, своей неузнаваемостью, - по всем этим неблаговидным причинам,
человек внутренне отождествляет себя с Китаем, и что еще хуже, в Китае он
видит географическое воплощение самого себя.
Так же, как дом терпимости позволяет обывателю воплотить в жизнь свои
самые непристойные фантазии, так и Китай становится местом, где позволено
предаваться самым низким инстинктам, там учатся говорить о себе. Потому что
разговор о Китае - это удобно завуалированный способ поговорить о себе
(исключения можно сосчитать по пальцам одной руки). Отсюда и
претенциозность, о которой говорилось выше, и которая, под маской злословия
и поношения, никогда, однако, не удаляется от первого лица единственного
числа.
Дети - натуры еще более эгоцентричные, чем взрослые. Вот почему Китай
околдовал меня, как только я ступила на его землю в возрасте пяти лет.
Потому что эта мечта, доступная даже незамысловатым умам, обходится не
дешево: по сути все мы - китайцы. Конечно, каждый в той или иной степени,
каждый несет в себе частичку Китая, как у каждого есть некое количество
холестерина в крови или самодовольства во взгляде. Любая цивилизация
по-своему повторяет китайскую модель. В сети бесконечных повторений можно
было бы выделить великую ось истории - доисторический мир-Китай-цивилизация,
поскольку невозможно упомянуть одно из трех понятий, исключив два другие.
И, однако, Китай, почти отсутствует на этих страницах. Можно придумать
много отговорок: что присутствие Китая чувствуется тем сильнее, чем меньше о
нем упоминаешь; что это рассказ о воспоминаниях детства и что, в каком-то
смысле, каждое детство это свой Китай; что Срединная Империя слишком
интимное место на теле человечества, чтобы я осмелилась описать ее более