II

Мы начнем с исторического очерка существовавших у нас тайных сект из разряда хлыстовщины. Мы постараемся представить в некоторой связи их проявления, насколько это возможно при крайней неполноте и отрывочности сохранившихся о них сведений. Но прежде считаем нелишним указать на общие главные основания этих сект, оставляя подробности до описания учения и обрядов, которое последует вслед за историческим очерком.

Человек состоит из души и тела. Душа есть творение божье, но тело, по понятиям одних сектаторов, искажено при грехопадении первых людей, по понятиям других, создано дьяволом. Как чистый дух, заключенный в нечистую плоть, душа борется с нею чрез всю жизнь человека и, если будет побеждена, — по смерти поступает во власть духа злобы. Если же в этой борьбе душа восторжествует, то не только по смерти, но еще здесь, в земной жизни, она достигнет такого блаженного состояния, что придет в непосредственное соотношение с самим божеством. Для этого необходимы: строгий пост, воздержание от мяса, от вина и табаку, от наслаждений любви, от всяких увеселений, соблазнов, нужна самая строгая аскетическая жизнь, сопровождаемая так называемою «умною молитвою», самоуглублением, словом, жизнь вполне созерцательная. Но и этого еще недостаточно: нужно лишить себя воли, подчинив ее уже достигшему духовного совершенства и вместившему в себя бога. Затем, при утомлении тела разными усиленными телодвижениями, «раденьем»,[11] как говорят они, то есть скачками, плясками, верченьем и круженьем с распростертыми руками, дрожаньем всем телом, спираньем в груди дыхания, аскет доводит себя до состояния исступления, он приходит в состояние галлюцинации, ему представляются видения, он не помнит самого себя и говорит бессвязные, бессмысленные слова, принимаемые другими за пророчество. Под словом «пророчество» сектаторы не разумеют однако исключительно предсказаний будущего; все, что говорится в состоянии восторженного исступления, называется у них пророчеством. Достигшие такого состояния называются у них «пророками» и «пророчицами». Но это еще не высшая степень совершенства. Высшая степень для мужчин — степень христа, для женщины — богородицы. Истинный Спаситель и истинная Дева Мария, по мнению тайных сектаторов, не суть единственны. Такой же высокой степени, какой достигли они, может достигнуть всякий человек. Такие люди есть, они постоянно пребывают среди последователей тайных сект. Это «христы изобретенные»,[12] как они выражаются. Сам бог, уничтожив в них душу человеческую и заменив ее собою, вселился в них, и они стали «живыми богами». Изобретенных христов и богородиц в одно и то же время может быть несколько. Ближайшие к изобретенному христу пророки, обыкновенно в числе двенадцати, называются апостолами.

Но побороть плоть не легко, особенно при сближении обоих полов во время радений, когда мужчины и женщины бывают в одних рубашках, а в иных кораблях и нагишом. Отсюда скопчество, встречающееся в созерцательных толках еще в Византии. Впрочем, ревностнейшие последователи хлыстовщины с омерзением относятся к этому самоискажению, называя его малодушием. По понятиям их, надо побороть плоть духовно, не прибегая к хирургическим операциям. «Что за победа над врагом, когда враг умерщвлен? — говорят они: — тут нет божьего дела, одно только малодушие». Но и в иных кораблях скопчество считается тем, чем у нас монашество. Вообще же у хлыстов особой заслуги за скопцами не признается, и если некоторые скопцы уважаются ими, то не за оскопление, а в таком лишь случае, если в них «ходит дух», то есть если они способны скоро приходить в восторженное состояние и получать способность пророчества и видений.

Тайные сектаторы истинного Христа Спасителя почитают богочеловеком, но таким же, как и их «христы изобретенные». Чудеса, им сотворенные, самая крестная смерть и воскресение суть, по мнению некоторых кораблей, одно лишь иносказание. Они не поклоняются иконам и кресту, хотя и употребляют их даже при некоторых своих обрядах. Литургию и другие церковные службы отвергают, говоря, что одно и то же читать и петь во веки веков без малейшей перемены есть дело мертвое, а богу всегда надо петь «песнь нову». Поэтому они и поют свои песни, большею частью отличающиеся бессмыслицей, но не лишенные печати какого-то дикого, фанатического вдохновения. Поют их на голоса простонародных песен. Говорят, что молиться надо одной только молитвой господней, как повелел Иисус Христос, и кроме того, петь духовные песни и псалмы. Но, как сказано было прежде, все они исполняют церковные обязанности усерднее настоящих православных, бывают в церкви за каждою службой, исповедуются и причащаются по четыре раза в год, и потому считаются людьми самыми усердными и благочестивыми. К этому надо еще присовокупить, что они, основываясь на словах евангелия: «не пекитесь о завтрашнем дне», уклоняются от работ и представляют из себя общество тунеядцев.

Тайные секты держатся на Руси с древнейших времен. Они несравненно старее раскола-старообрядства, отделившегося от единения церковного только два столетия тому назад. Следы этих сект, правда, не совсем ясные, замечаются еще во времена святого князя Владимира. При нем пришельцы из-за Дуная принесли на Русь не одну чистую пшеницу вселенского учения, но и плевелы, которыми издавна была обильна почва Византии. С течением времени, в продолжение девяти почти веков, учение тайных сект, занесенных в Россию одновременно с христианством, видоизменялось, подвергалось разносторонним влияниям. Дохристианские понятия наших предков, языческие воззрения русевших и сливавшихся с славянским племенем народов финского племени, религиозные идеи, заносимые от времени до времени с Запада, наконец собственные измышления пытливых русских людей, все, в свою очередь, отражалось на духе и развитии этих сект. Конечно, исследователи русских тайных учений никогда не отыщут непрерывной струи от богомилов, пришедших на Русь при Владимире, до подполковницы Татариновой, скакавшей в Михайловском дворце, или до прыгуна Максима Рудометкина (он же и Комар), короновавшегося в деревне Никитиной, Александропольского уезда, Эриванской губернии, 19-го декабря 1857 года. Но тем не менее нельзя отрицать связи между этими явлениями, отстоящими друг от друга на целые восемь столетий. Письменные памятники старины не представляют нам почти никаких данных для точного и подробного определения, каким образом развивались в русском народе тайные секты, но отрывочные указания летописей, некоторые места других произведений старинной нашей письменности, наконец сказания и предания современных сектаторов могут нам дать хотя некоторые указания на то, что секты, о которых идет речь, столь же древни в России, как и само христианство.

Ересь богомилов, названная так по имени своего основателя, попа Богумила, появилась в IX или X столетии в единоплеменной нам Болгарии, тогда еще самостоятельной, имевшей своего царя и свою автокефальную церковь. Произошла она из смешения понятий павликианских с манихейскими. Павликиане, отвергавшие церковную иерархию, установленный раз навсегда порядок богослужения, не признававшие таинств и верившие в два самостоятельные начала: доброе и злое, были очень сильны в Азии, откуда император Иоанн Цимисхий решился вооруженною рукой выселить их в Европу, где, по мнению его, они не могли быть так опасны для Византийской империи, как вдали от столицы, на далеких окраинах государства. Цимисхий поселил павликиан во Фракии, на границе Болгарии; с ними же переселены были и многие из последователей Манеса, известные под именем еретиков-манихеян, которые также признавали дуализм, заимствовав его из религии Зердушта. Учения тех и других проникли в иную еще тогда церковь болгарскую, и там образовалась ересь богомильская. Она соединила в себе дуализм, общий павликианам и манихейцам, с строгим аскетизмом манихеев, и до того существовавшим уже в болгарских монастырях.[13]

У аскетов-манихеян нередко бывали примеры оскопления. Были они и у богомилов. Во времена святого Владимира в Россию пришло много православного духовенства, но так как богослужение должно было производиться на языке славянском, которого греки не разумели, то, конечно, пришедшие к предкам нашим попы в большинстве были болгаре. Между ними весьма легко могли попасть на Русскую землю и последователи возраставшей тогда секты богомилов. Они-то, конечно, и были первыми насадителями на русской почве учения тайных сект. Через шестнадцать лет после крещения Руси, еще при жизни Владимира, один из таких насадителей был осужден в Киеве. Это был монах, скопец Адриан, который, по известию «Никоновской летописи», в 1004 году хулил церковь, ее уставы и обряды и духовенство. Митрополит Леонтий, отлучив Адриана от церкви, посадил его в тюрьму, где скопец раскаялся.[14]

В XII веке, по указанию той же «Никоновской летописи», явился в Киеве другой еретик. Дмитр. Татищев говорит, что он в 1123 году отвергал устав церковный, за что киевским митрополитом Никитой и был сослан в город Сикелец.[15]

В первые времена христианства в России распространено было обличительное «слово на богомилов», сочиненное Козьмою, пресвитером болгарским. Было оно распространено, конечно, с целью противодействовать этому учению. Приведем некоторые выдержки из этого слова, чтобы показать главнейшие черты богомильского учения и сличить его с учениями русских тайных сект: «Диавола нарицают творца человеком. Христа не исповедуют сотвориша чудеси, глаголюще: несть Христос слепа просветил, ни хрома исцелил, ни мертва воскресил, но притчи то суть точию… грехи бо реша целеные; народом же напитанным в пустыни пятью хлебы не веруют, глаголюще. не суть то хлебы были, но четыре евангелисты, пятое опракс[16]

Апостол… Святое крещение отмещут, гнушающеся крестимых младенцев… Несть божиим повелением творимо комкание,[17] ни есть тело суще Христово, но аки все и простое брашно, не бо есть Христос творил литургию, тем же мы не имамы в честь того. Несть речено о святем хлебе и о чаше, о Тетроевангелии то есть речено и опракси Апостоли, а не о святем комкании. Тело наричуть Тетроевангелие, а кровь опракс Апостол. Еретицы сами себе исповеди творят и решат, сами суще связаны диаволими узами, не точию мужи то творят, но и жены Диавола мнят повелевша человеком жены понимати, а женящася человека и живущая в миру мамонины слуги зовут… Не многоглаголют в молитвах, но «Отче наш»… Церкви распутия мнят суща, многоглаголанныя же литургии мнят и ины молитвы, бывающая в церквах. Чины святые хулят, литургию мню и прочия молитвы. Не суть апостолы литургию предали ни комканию. О кресте господни сице блазнящеся глаголют: како ся ему есть кланяти? Сына бо божия жидове на нем распяша, да вражда есть паче богу реет, тем же исповедаши его своя си учат, а не кланятися сице глаголюще: аще бо кто царева сына убил крестом древом, может ли древо от любо быти царю? Тако же крест богу. Не по своей воли распята мнят господа, ни за спасение человеческо, но по нужде. Не кланяются иконам, но кумиры наричут я. Слышавше апостола Павла о кумирах рекши: «не подобает нам повинутися злату или сребру сотворену хитростию человеческою», еретицы мнят то о иконех речено, да от того словесе обретшу си вину, не кланяются единые иконам, но страха деля человеча и в церковь ходят, и крест и икону целуют, якоже нам поведают иже от них обратишася на нашу истинную веру, глаголюще: яко вся си творим человек деля, а не по сердцу, в тайне же скрываем свою веру. В день воскресения господня постятся и ручно дело творят, вся господские праздники и память святых мученик и отец не чтут. Вся преданныя законы святыя божия церкве похуляют, своя си учения честно творяще, бающе некаки басни. Хулят иереи и вся саны церковные, фарисеи слепые зовуще правоверные попы и много на ня лающе, яко пси на конника. Не подобает тружатися делающе земная (говорят они), господу рекше: «не пецытеся»; праздно ходят, не хотяще ничего же прияти своими руками, но преходящу от дому в дом, чужая снедая именья прельщаемых ими человек. Суть еретицы извону[18] аки овца образом, кротци и смирени, и молчаливи, бледи[19] же суть видети от лицемернаго поста, словесе сии не рекут, не смеются грохотом, не облазуют, хранятся от взора и вся творят извону, яко же не раззнати их с правоверными христианы, изнутрь же суть волцы и хищницы, яко же рече господь. Видяще бо человецы толико и таковое их смирение и мняще я правоверны суща и мощны направити на спасение приближаются к ним и вопрошают о спасении души; они же подобны волку, хотящу агня взяти, сперва поглумляются воздыхающе и со смирением отвещавают и проповедущеся творят сущая на небесех, и где узрят человека проста суща и груба, ту же сеют плевелы учения своего, хуляще преданные уставы святым церквам. Мы паче вас, глаголют еретицы, бога молим и бдим и молимся, а не живем в лености яко же вы. По плоти живут попове яве, а не по духу яко же мы».[20]

Совершенные хлысты нашего времени! Несмотря на промежуток времени в восемь с лишком столетий, отделяющих болгарских богомилов от русских тайных сектаторов, сходство между ними поразительное. Читая сказание Козьмы, пресвитера болгарского, так и кажется, что не дела, совершавшиеся в Болгарии при тамошнем царе Петре, он описывает, а говорит про современные нам дела в какой-нибудь Самарской губернии, побывав в келейных рядах «духовниц».

В некоторых хлыстовских кораблях, сколько нам известно, а может быть, и во всех (чего, однако, положительно утверждать не можем), сохраняется обычай чтить пятницу вместо воскресенья. Что пятницу чтили богомилы, пресвитер Козьма не говорит, но упоминает о том, что воскресные дни ими не чествовались. Откуда произошло чествование пятницы в тайных сектах, решить не беремся, полагаем, однако, что едва ли оно могло быть заимствовано от мусульман-ордынцев, когда-то владевших нашим отечеством, как одним из своих улусов. Трудно, даже невозможно предположить, чтобы «басурманский» обычай мог быть усвоен русским народом, всегда приверженным к наружным видам богопочтения, в особенности же к чествованиям установленных церковью праздников. Тем не менее, однако, чествование пятницы (конечно, не в ущерб воскресенью) и до сих пор сильно распространено в великорусском простонародье, особенно между женщинами. Преимущественно чтутся десять пятниц после Пасхи, особенно девятая. К этим пятницам приурочены особые богомоления, большею частью вне селений, на ключах, на колодцах, крестные ходы к полевым часовням, народные сходбища, торжки, ярмарки. Пятницу отожествляют с мученицей Параскевой и называют ее Прасковьей-Пятницей,[21] но в молитвах при этом обращаются не к ней, а к богородице. Имя Пятницы в некоторых хлыстовских кораблях придается их богородицам, что, например, видно из следующих слов хлыстовской песни:

Из дела, производившегося в тридцатых годах нынешнего столетия о сектаторах села Краснопрудовки (Орловского уезда), видно, что одна из девок тамошнего корабля (в котором были и скопцы) назывались Богородицей, а другая Пятницей». Кроме Пятницы в хлыстовских кораблях почитают еще Настасью-Воскресенье,[22] но менее, чем Пятницу. О ней поется в радельных песнях:

Покойный Надеждин полагал,[23] что в этой песне воспоминается богородица Настасья Карповна, казненная в 1734 году. Но не относится ли это скорей к Настасье-Воскресенью, издавна чествуемой тайными сектаторами? О чествовании Настасьи (Воскресенья) и (Прасковии) Пятницы находим упоминание в «Стоглаве». Царь Иван Васильевич, в 1551 г., предлагает собору следующий вопрос: «Да по погостам и по селам ходят лживые пророки (пророки у хлыстов неразлучны с богородицей Пятницей; они ей «поют в духе»), мужики и женки, и девки, и старыя бабы, нагия и босыя, волосы отростив и распустя, трясутся и убиваются, и сказывают, что им является святыя Пятница и Настасии, и велят им, чтобы оне заповедали христианам каноны эавечати, оне же заповедают в среду и пяток ручного дела не делать, и женам не прясти и платья не мыти и камения не разжигати, а иныя заповедают богомерзкия дела творити, кроме божественных писаний. Что тем нагим, и босым, и лживым пророкам путь, чтобы не соблазняли?».[24]

Полагаем, что царский вопрос разумел последователей секты, теперь называемой «хлыстовщиной». Триста лет тому назад она не скрывалась, или по крайней мере скрывалась несравненно менее, чем теперь, если не в центрах правительственной деятельности — в Москве и главных городах, то по погостам и селам. «Лживые пророки, мужики, женки и девки, нагия и босыя, волосы отростив и распустя, трясутся и убиваются и т. д.», как увидим, чрезвычайно похожи на хлыстов нашего времени. Полагаем, что «Стоглав» говорит об их предшественниках.

В «Духовном регламенте», написанном Феофаном Прокоповичем и утвержденном в феврале 1720 года, опять встречаемся со святою Пятницей: «Могут обрестися, сказано там, пения и церемонии непотребныя, или вредныя. Слышится в Малой России, в полку Стародубском, в день уреченный праздничный, водят женку простовласую под именем Пятницы, а водят в ходе церковном (если то по истине сказуют) и при церкви честь оной отдает народ с дары и со упованием некия пользы».[25]

Всенародные оказательства тайных сект в виде чествования Пятницы прекратились не тотчас после издания «Духовнаго регламента». Срубленные в 1734 году головы богородицы Настасьи Карповны, пророка Филарета, инока Петровского монастыря, сожжение костей прежних христов людей божьих, рассылка по дальним монастырям их последователей, заставили сектаторов притаиться. В нынешнем столетии мы уже не встречаем публичного оказательства хлыстовской секты. Но вера в святую Пятницу-богородицу во многих местностях до сих пор сохраняется между простолюдинами, потеряв, однако, всякие соотношения и связь с сектами, откуда, как мы убеждены, произошла она.

Из христов, являвшихся в России между последователями тайных сект, дошли до нас предания об Аверьяне, жившем во времена Дмитрия Донского, и об Иване Емельяновиче, бывшем при царе Иване Васильевиче Грозном. Об Аверьяне-христе говорится, будто он жил во времена Дмитрия Донского и убит на Куликовом поле мамаевыми татарами, стало быть участвовал в походе Донского вместе со своими приверженцами.

Об Емельянове у хлыстов сохранилось предание, что был он московский житель, Кадашевской слободы, и было у него двенадцать апостолов, с которыми он расхаживал по Москве и ее окрестностям. Царь Иван Васильевич, узнав, что Емельянов умеет предсказывать будущее, велел будто бы привести его к себе и спросил: — «Правду ли про тебя, Ванька, идет людская молва, что ты пророчишь?» На это Емельянов отвечал: — «Ванька-то ты, беспутный царишка, а не я. Я сын божий Иоанн. Ты царь земной, а я небесный». Царь разгневался, бросился на Емельянова, хотел его пронзить своим железным костылем, но Емельянов погрозил ему пальцем, и царь упал ниц. Показалось ему, что пред ним стоит истинный Иисус Христос, как он изображен на иконе в Успенском соборе с угрожающим перстом. Тогда царь Иван Васильевич с честью отпустил Ивана Емельянова и будто позволил ему идти на все четыре стороны со своими двенадцатью апостолами и с разными силами небесными. То и другое предание сохранилось в хлыстовских песнях. Вот первая из них, употреблявшаяся хлыстами Воронежской губернии при их радениях:

Об Иване Емельянове у хлыстов Рязанской губернии, Зарайского уезда, Московской — Серпуховского и в других местах употреблялась лет тридцать тому назад следующая песня, по всей вероятности, и теперь распеваемая на радениях:

Из преданий хлыстовских, вошедших частью в их песни, частью в сказания, видно, что во времена Ивана Емельянова была богородица Марья Якимовна и что хлыстовщина содержалась кроме Москвы в Киржаче (ныне заштатный город Владимирской губернии) и на реке Андоме.[29]

Появление христов с двенадцатью апостолами, столь обыкновенное ныне в тайных сектах, вероятно, бывало (как видно из приведенного об Иване Емельянове) и в XVI столетии. В первых годах того же столетия такой же христос и также с двенадцатью апостолами явился между русскими в нынешней Галиции и прошел в Силезию. Вот рассказ о том густынского летописца: «В то же лето (1507) за Краковом собрался лестцов некоих тринадесять, иже поведаху ся быти апостолами и единаго межи собою нарекоша христом, и ходиша по селам, безумных лестяше, и многа чудеса хитростью твориша: в безводных озерах пред людьми рыбы ловиша, прежде их тамо наметавши; наемши кого да ся мертвым сотворит, донели же его воскресят, тако мертвых воскрешаху и пр. На Шлионску же гостиша у единыя жены, и понеже не хоте им дати, еже у нея прошаху, тай вложиша губку зажжену во убрус, отыдоша, грозящей ей пометою от бога, она же не смотревши, вложи убрус со огнем в скрыню, и помалу возгореся ей скрыня и потом весь дом изгоре, егда же прииде муж ея и глагола: «Что се есть?» она же рече: «Яко христос мя покара, ему же не дах, еже мя прошаше». Муж же, яко смысленнейший, позна, яко лестцы бяху сии и собрав соседы и гнаше по них, идеже крепко их биша, яко оттоле преста тоя лести».

Из этого должно заключить, что христовщина не ограничивалась в старые годы одним Московским государством, но что лжехристы появлялись и между русским населением, отделенным от нас политически. И одним ли русским? В Силезии жили хотя и славяне, но не русские.