«Белыми голубями» называют себя сектаторы, о которых, по случаю плотицынского дела, так много говорят теперь. О таинственном учении хлыстов и скопцов до сих пор напечатано было очень немного.[1]

Мы сочли благовременным напечатать о скопцах кое-что нам известное, не вдаваясь в большие подробности, которые со временем надеемся представить в большом трактате «Тайные секты». Начало этого трактата было помещено в пятой книжке «Русского Вестника» за 1868 год.

Источниками для представляемого исследования служили: 1) Выписки из дел о квакерской ереси, производившихся в Москве в 1734 и 1745–1752 годах. 2) Выписки из 180 дел о хлыстах и скопцах, производившихся в разных местах в 1774–1861 годах. Они сделаны в архивах министерства внутренних дел, генерал-аудиториата, московского старых дел, канцелярии московского генерал-губернатора, московской уголовной палаты, нижегородского губернского правления, канцелярии тамбовского губернатора, канцелярии кавказского наместника и др. 3) Напечатанное в ограниченном числе экземпляров покойного Надеждина «Исследование о скопческой ереси», Спб. 1845 г., и «Исследование о скопцах» В. И. Даля (единственный экземпляр этого сочинения в Чертковской библиотеке). 4) Корректурные листы «Исследования о хлыстовской ереси» покойного Надеждина. 5) «Сведения о разных раскольнических сектах и их заблуждениях», собранные в Соловецком монастыре. Рукопись. 6) «Два донесения императору Александру Павловичу, поданные в феврале 1825 года крестьянином Костромской губернии Иваном Андреяновым». Рукопись. 7) Архимандрита Досифея «О тайностях скопческой ереси». Рукопись. 8) «Объяснение Ивана Кудимова». Рукопись. 9) «Объяснение скопца штабс-капитана Созоновича». Рукопись. 10) «Объяснение скопца Овчинникова». Рукопись. 11) Полковника князя Голицына «О скопцах, открытых в Москве в 1835 году». Рукопись. 12) Преосвященного Иакова, архиепископа нижегородского «О хлыстах в Саратовской губернии». Рукопись. 13) Священника Алексея Зайцева «Описание скопческой секты, ее обряды и проч.». Рукопись. 14) «О скопцах Бобровского уезда». Рукопись. 15) «О раскольниках и в особенности о скопцах» (записка, представленная графом Л. А. Перовским императору Николаю Павловичу в августе 1844 года). 16) «О скопцах и скопческой ереси» (две записки, представленные императору Николаю Павловичу в 1845 году). 17) «О скопцах, открытых в Москве по доносу крестьянина Матусова». Рукопись. 18) «Военно-судебное дело о скопцах при Кронштадтском порте». Рукопись. 19) «О движения скопцов на Кавказе в 1842 году». Рукопись. 20) «Маранские скопцы». Рукопись. 21) «Хлысты Мышкинского и Углицкого уездов, открытые в 1851 году». Рукопись. 22) «Рижские скопцы». Рукопись. 23) «О прыгунках в Таврической губернии». Рукопись. 24) «О московских хлыстах». Рукопись. 25) «О богородице Устинье, последней в роде Данилы Филипповича». Рукопись. 26) «Монтане в Самарской губернии». Рукопись. 27) «Письма пророка Василия Радаева к священнику села Мотовилова, Арзамасского уезда, в 1850 году». Рукопись. 28) «О секте фарисеев». Рукопись. 29) «Арина Лазаревна, ее учение и последователи». Рукопись. 30) «Сведения о богомолах в Тамбовской губернии». Рукопись. 31) «Известия о хлыстах Тульской губернии». Рукопись. 32) Священника города Калуги Ивана Сергеева «Изъяснение раскола, именуемого хлыстовщина или христовщина, представленное им святейшему синоду в 1809 году». Рукопись. 33) «Страды, или Послание отца искупителя» (Кондратья Селиванова). Рукопись. Напечатана в 4-й книжке «Чтений Московского Общества Истории и Древностей» на 1864 год. 34) «Сто шестьдесят четыре песни хлыстов и скопцов». В разных рукописях и отдельно. 35) «Скопчество между лютеран С.-Петербургской губернии». Рукопись. 36) «Две песни скопческие на чухонском языке». Рукопись.

XV

Злоупотребляя снисходительностью правительства, петербургские скопцы затеяли такое дело, перед которым бледнеют все дикие вымыслы их о сыне божьем Петре III. До сих пор сказки их о Кондратье Селиванове не выходили из их кораблей, сохранялись в большой тайне, так что вновь поступающие в их общество не вдруг их узнавали. Теперь скопцы замыслили поставить своего отца-искупителя во главе правительства Русской империи, с тем, чтоб император Александр Павлович, оставаясь в сане верховного правителя, действовал не иначе, как по велениям самого бога, который будет прорекать волю свою устами скопческого «настоятеля, боговдохновенного сосуда, в котором полный дух небесный отцом и сыном присутствует» (то есть Кондратья Селиванова).

Первые годы нынешнего столетия были годами внутренних преобразований. Старые учреждения петровские и екатерининские упразднялись, на места их являлись новые министерства, советы, канцелярии. Сам государь принимал личное участие в преобразовательных работах, разделяя труды с молодыми любимцами своими: гр. П. А. Строгановым, Н. Н. Новосильцевым и князем Адамом Чарторыйским; главным деятелем был Сперанский. Было общее убеждение, что на этом дело не остановится, что будут изменены самые основные законы государства. Новосильцев, живший перед тем долгое время в Англии и изучивший тамошнее государственное устройство, стремился ко введению его в России. Император Александр Павлович разделял его мнения, но желал, чтоб изменение государственного строя произошло постепенно. Об этом знали в Петербурге и по провинциям, и разными лицами присылаемы были Новосильцеву проекты о новом государственном устройстве. И вот, в числе таких проектов, в марте 1804 года он получил проект Еленского об учреждении «божественной канцелярии» и об установлении в России феократического правления, причем бы скопческие и хлыстовские пророки, как пророки дней Израиля, были посредниками между богом и русским императором. При проекте представлена была особая рукопись под заглавием: «Известие, на чем скопчество утверждается».

Мысль введения в России скопческо-феократического правления едва ли принадлежала самому Селиванову. Ему в то время было уже семьдесят пять лет, он был старик вялый, неповоротливый, больной, лежал больше в постели, ни на сколько не имел энергии и притом был близок к помешательству. Ему ли быть изобретателем такого проекта? Вероятно, эта затея принадлежала Еленскому. Человек образованный, начитанный, знавший, как видно из его сочинений, священное писание, имевший по своему камергерству довольно видное положение в высшем обществе, проведя с Селивановым более полутора года в постоянных, ежедневных почти сношениях, Еленский уверовал в его святость, в его божественное происхождение и вздумал поставить его во главе правления. Селиванов и теперь, как и впоследствии, был только игралищем в руках ловких людей. Впрочем, нельзя полагать, чтоб Еленский писал свое «Извещение» с какою-нибудь лукавою целью. Искренность его трактата не подлежит сомнению. Увлекшись мистицизмом и дойдя до хлыстовщины, даже до скопчества, он был убежден в божественности Селиванова, и что ни писал, писал искренно. На его проект надо смотреть, как на плод расстроенного мистицизмом духа, а не как на обман.

Как бы то ни было, в начале 1804 года проект был написан, а в марте, через Новосильцева, представлен императору Александру Павловичу.

Еленский имел в Петербурге связи с некоторыми лицами тогдашнего высшего общества, особенно с теми, что подпали влиянию бывшего тогда в моде и с каждым годом усиливавшегося мистицизма. Он близок был и с масонами. Кажется, были люди, и не принадлежавшие к хлыстовщине или к скопчеству, которые смотрели на затею Еленского не как на сумасбродство. В письмах мистиков того времени, вовсе непричастных к хлыстовскоскопческим кораблям, встречаются мысли о феократическом образе правления.

В «Известии, на чем скопчество утверждается» Еленский старается доказать, что хлысты и скопцы суть истинные христиане, сохранившие все преподанное Иисусом Христом, между тем как прочие, называющие себя христианами, отверглись живого бога, отверглись духа и все основывают на мертвых книгах, на преданиях и обрядах. Мысль та же, что была высказана еще саваофом Данилой Филипповичем.

В проекте об учреждении в России феократического правления и об образовании «божественной канцелярии» Еленский обращается к императору Александру Павловичу тоном еврейского пророка, пришедшего к какому-нибудь Езекии или Охозии. «Церковь таинственная, управляемая святым духом,[60] — говорит он: — подвергнувшись воле отца светов, получила небесное повеление, дабы вышла на службу отечества, прославилась бы; яко с нею воистину бог есть, и тем подвигом увенчала бы новым лаврам всероссийского монарха…» «Так во истине и в правде содействуется слава божия, — продолжает Еленский: — как было при Иисусе Навине, который гласом небесным управлялся и все царства языческие покорил». Здесь нельзя не понять, на что намекал Еленский. В 1804 году уже предвиделась неизбежность борьбы с Наполеоном. Преклоняясь пред величием военного гения первого консула Франции, только что надевшего императорскую корону, лучшие люди нашей земли не надеялись на успешный исход этой борьбы. Совершенное поражение Наполеона почиталось делом невозможным, это было бы, по мнению большинства, сверхъестественным чудом. Вращаясь иногда в сферах образованного петербургского общества, Еленский не мог не знать такого настроения. И вот он, именем бога, говорит об Иисусе Навине, при котором от звука труб левитов сами собой пали стены крепкого Иерихона. «Егда придет дело на исполнение, — говорит он, — уповаем на помощь отца светов. Но без великих сил военных победит господь всех врагов и силою своею защитит свою Россию, которая великими трудами и изобильным пролитием крови человеческой собрана, распространена и прославлена». И в самом деле, если от труб еврейских левитов пали стены Иерихонские, отчего же не пасть стенам какого-нибудь Парижа от гласа «живогласных труб», то-есть хлыстовско-скопческих пророков? По логике скопцов выходит так.

«В сей век, — писал Еленский, — сильное и славное действие Россия воздвигнет и всему миру даст почувствовать, яко воистину с нами бог». Для этого стоит лишь учредить «божественную канцелярию». «Как таинственной церкви люди, вкусившие дара небесного, и причастницы животворящим и бессмертным тайнам христовым,[61] питаясь от сокровенной премудрости, довольно все богом учены, а притом есть некакое число и грамотных людей,[62] то из грамотных, которых святый дух назнаменует своим судом небесным,[63] должен я буду в сию канцелярию представлять, а правительство, имея именное высочайшее повеление, будет обязано таковых людей препровождать к архиереям, ради пострижения в монахи, произведения в иеромонахи и обучения церковной службе».

Живя в Александро-Невской лавре и общаясь с монахами, Еленский знал, что по церковным правилам скопца нельзя рукополагать в священство, а потому и предложил обманывать архиереев: «сие производство дабы не было известно никому, даже и архиереям, чтобы не знали, каковые люди и с каковым намерением таковое основание правительство производит, ежели случится в числе таковых избранных людей найдутся скопцы,[64] то архиереи неведением произведут их в священнодействие…»

Божественная канцелярия, по проекту Еленского, должна была действовать так:

«Наш настоятель, боговдохновенный сосуд, в котором дух небесный отцом и сыном присутствует (Кондратий Селиванов), обязан быть при лице самого государя императора, и как он есть вся сила пророков, то все тайные советы, по воле небесной премудрости, будет апробовать и нам благословение и «покровы небесные» посылать и молитвы изливать, яко кадило на всех ищущих бога… Он, путеводитель наш, всегда своими святыми молитвами умилостивит бога, если его совет небесный будем наблюдать. А что он из уст своих скажет, то действительно дух святый устами его возвещает, ибо великая сила божья в нем есть».

Из хлыстов и скопцов, поставленных в иеромонахи, правительство стало бы определять на военные корабли, «присоединив ко всякому иеромонаху по одному пророку на каждый корабль. Иеромонах, занимаясь из уст пророческих гласом небесным, должен будет секретно командиру того корабля совет предлагать как к сражению, так и во всех случаях, что господь возвестит о благополучии или о скорби. А командир должен иметь секретное повеление заниматься у иеромонаха благопристойным и полезным советом, не уповая на свой разум и знания Иеромонах с пророком пребудут всегда в истинной молитве, яко очищенные сосуды, а где таковых избранных будет два человека, то и господь посреди их. Затем град, корабль и полк сохранит господь от всякого вреда и неприятельских нашествий или повреждения».

Себе Еленский предполагал следующее положение: «На меня возложена должность от непостижимого отца светов как грамотных в иеромонахи, так и простачков, в духе пророческом находящихся, истинных и сильных, собрать не только на корабли, но даже и в сухопутную армию. Я, с двенадцатью пророками, обязан буду находиться всегда при главной армии правителя, ради небесного совета и воли божией, которая будет нам открываться при делах нужных на месте… Я, слыша глас пророческий, и если бы что недоведомо (непонятно) было, то на рассуждение и апробацию должен буду письменно представлять, на чье имя повелено будет, ради растолкования боговдохновенному нашему настоятелю и путеводителю, а иногда и сам лично предстать (к государю) для исполнения совета небесного».

Еленскому не прошел даром его проект. На него взглянули как на сумасшедшего, и он, по высочайшему повелению, отправлен был в Суздальский Спасо-Евфимьев монастырь, где и умер в марте 1813 года. Скопцы уверяли, что он сослан за разглашение их тайн.

Сумасбродный проект Еленского повредил только ему одному. Братьев петербургского корабля, самого даже Кондратья Селиванова оставили в покое. Некоторые полагают, что ни государь, ни лица, поставленные во главе правительства, еще не знали в то время тайн скопческой ереси, не знали, что глава петербургского корабля почитается сыном божиим и императором Петром III. Это несправедливо. Сам Еленский писал о своем настоятеле, как о боговдохновенном сосуде, в котором присутствует святой дух с отцом и сыном. В то же время как государю, так и высшим лицам государственного управления было известно, что Кондратий Селиванов приверженцами своими почитается за императора Петра Федоровича. О том доносили государю и министру внутренних дел из Москвы.

Император Александр Павлович смотрел на скопческую ересь, как на заблуждение жалкое, но не опасное, и приказывал относительно ее последователей держаться мер терпимости, иметь только секретный полицейский присмотр для предупреждения новых оскоплений. Государь не желал даже, чтобы дела о скопцах производились посредством бумажной переписки. Таким образом еще в 1801 году, когда московским военным губернатором, фельдмаршалом графом Салтыковым доведено было до его сведения, что скопчество в Москве распространяется и что во главе его стоит купец Колесников, прозванный Масоном, государь ограничился приказанием, чтобы московский обер-полицеймейстер Эртель имел за скопцами секретный присмотр, стараясь только о том, чтобы они не умножались. Это повеление объявлено было на словах. Никакого письменного производства не было. Эртель в свою очередь ограничился тем, что поручил наблюдение за Масоном и другими скопцами полицеймейстеру Ивашкину. А о полицеймейстере Ивашкине и доселе сохранилось предание, что это был человек расторопный, но приношениями не брезговал. «Таковые (скопцы) и здесь в Петербурге появились было третьего года,[65] — писал Эртель, будучи уже петербургским обер-полицеймейстером, к Беклешову: — но также письменного производства не имелось, а под рукой приказано было (государем) за ними иметь присмотр, дабы не размножались, что и выполнялось, но ныне более уже об них не слыхать». Между тем с разных концов России приходили в Петербург известия о распространении скопческой ереси.

В 1805 году скопцы были открыты в Ольвиопольском уезде Херсонской губернии. Дело кончилось объявлением херсонскому губернатору министром внутренних дел графом Кочубеем следующего высочайшего повеления: «по принятым вообще на людей сего рода правилам, не должно вмешиваться в образ их вероисповеданий, предоставляя духовной власти обращение заблуждающихся, не должно и подвергать их взысканию собственно за раскол, но лишь за нарушение порядка, за явный соблазн, ежели бывает, и за покушение на оскопление себя». Но духовные власти, видя в скопцах и хлыстах самых усердных прихожан, исполнявших все христианские обязанности, щедро награждавших духовенство и щедро дававших деньги на украшение церквей, никогда не представляли вероучения их противным христианству.

Взгляд тогдашнего правительства на скопцов выразился еще яснее в отношении графа Кочубея к московскому военному губернатору Беклешову, в ответе на всеподданнейший рапорт его об открытиях, сделанных крестьянином Салтыковым. «Государь император высочайше повелеть соизволил, — писал граф Кочубей, — сообщить вам, милостивый государь, следующее: «Тому два года, как таковая же секта учинилась известною здесь в Петербурге. По точным об ней разведываниям открылось, что в существе своем она имеет два различные вида, или, так сказать, две степени. Первая из них состоит в мысленном только заблуждении, поставляющем святость в плотской чистоте, другая в практическом поведении людей сего рода, или в скоплении.

По различию сих степеней, различные приняты и правила в поведении с ними со стороны правительства.

Оставляя первый из сих степеней под общим правилом терпимости, признано было нужным изыскать способы, чтобы остановить распространение второго.

Способы сии состояли в следующем: как уже по многим опытам известно, что заблуждения сего рода формальными следствиями и публичными наказаниями не только не пресекаются, но и более еще усиливаются: то и найдено было удобнейшим употребить прежде всего кроткие средства убеждения и вразумления. Для сего предположено было привлечь доверие и откровенность главных секты сей начальников и посредством их внушений действовать на прочих. Мера сия столь успешное имела здесь действие, что начальники сей секты, удостоверясь, что правительство не желает их преследовать, допустили людей к сему употребленных в их моленную, и убеждениями и кротким с ними обхождением приведены были к тому, что не только дали обещание впредь не дозволять оскопления, но и другим внушали, что время к сему уже прошло и что сие средство не должно быть более употребляемо. Последствием сего было то, что в продолжении двух лет, по всем наблюдениям, действительно здесь оскоплений более не происходило.

Применяясь к сему образу поведения, коего успешное действие самым опытом уже удостоверено, государь император полагать изволит, что и в Москве должно в сем случае распорядиться на том же самом основании, а именно: 1) Посредством неприметных разведываний открыв людей, кои в секте сей наиболее имеют важности, должно прежде всего привести их кротким с ними обхождением к доверию и откровенности. 2) Получив их доверие, должно склонять их к тому, чтоб они не только сами не дозволяли и не привлекали других к оскоплению, но и внушали бы своим единоверцам, чтоб оного ни под каким видом не производили. 3) За сим, оставляя им свободу совести в мысленных их заблуждениях и не входя с ними о сем в состязание, наблюдать только, чтобы практического действия не было, а если бы, после всех убеждений, оно открылось, то и в сем случае, не производя гласного и формального следствия, предварительно доносить о сем его величеству».

Кто же такие были люди, имевшие полномочие удостоверить начальников скопческой секты, что правительство не желает их преследовать, проникшие внутрь скопческого корабля и кротким убеждением доведшие старшин его до того, что те дали обещание никого не скопить более и даже уговаривали других этого больше не делать? Когда могло это случиться?

Это было летом 1804 года, как видно из отношения графа Кочубея к Беклешову, значит, тотчас после отправления камергера Еленского в Суздаль, между мартом и июнем того года

Узнав из представленного Еленским «Известия» сущность скопческого учения и взгляд скопцов на православную церковь и ее духовенство, образумление заблудших не могли поручить кому-либо из лиц духовных. В глазах скопцов, все архиереи, все священники — книжники и фарисеи, поставляющие веру в одних внешних обрядах и из служения церкви составившие доходное для себя ремесло. Таких людей, как бы они учены ни были, какую бы нравственную жизнь ни вели, ни хлыст, ни скопец никогда не послушают, разве из лицемерия, разве из-за так называемого «страха иудейского». Употребить на образумление скопцов полицию — дело немыслимое: обер-полицеймейстеры и другие полицейские чины плохие увещатели в делах совести. Избран был на это дело человек, близкий к государю, склонный к созерцательной жизни и притом заведывавший с 1803 года духовными делами. Это был князь Александр Николаевич Голицын, обер-прокурор святейшего синода. В годы первой молодости поклонник французских энциклопедистов, особенно Вольтера, остроумный царедворец, поклонник женской красоты, он, не достигнув еще тридцатилетнего возраста, круто поворотил на набожность, мистицизм, стал читать Бема, Эккартсгаузена, Юнга Штиллинга, Сен-Мартера и Сведенборга. Он окружил себя такими же мистиками и более всех сблизился с Василием Михайловичем Поповым, кротким изувером, которого однако ж, по словам Вигеля, именем веры можно было подвигнуть на злодеяние.[66]

Это был самый приближенный к Голицыну человек из всех его подчиненных.

Князь Голицын вместе с Поповым был в доме Ненастьева и говорил с Селивановым. Глава скопцов произвел благоприятное впечатление на набожного обер-прокурора и на его наперсника. Впоследствии, уже в сороковых годах, когда в Петербурге производились исследования о тамошних скопцах, один из них, Хорошкеев, сказывал, что он был свидетелем посещения Селиванова князем Голицыным и Поповым. «Это было часу в одиннадцатом дня, — говорил он: — приехали два лица: один Попов, Василий Михайлович, другой не знаю кто. Поговорив с Селивановым, они пожали плечами и шли от него задом, всплескивая руками и приговаривая: «Господи! Если бы не скопчество, за таким человеком пошли бы полки полками». Из других показаний видно, что тот, кого не узнал Хорошкеев, был князь Александр Николаевич Голицын.

Селиванов действительно обещал ему впредь никого не скопить, но не сдержал обещания. Оскопления продолжались в доме, где он жил и принимал поклонения обожавших его последователей. Пользуясь благосклонным расположением князя Голицына, он оставался безнаказанным. Государя уверяли, что скопцы не вредны и что не следует принимать против них никаких решительных мер.