"Бранислав Нушич. Тринадцатый" - читать интересную книгу автора

первого ребенка господина министра, госпожа Сара снова сказала госпоже
министерше, а та господину министру, и господин министр записал просьбу во
второй раз. И что же, в первый же указ господин министр вписал наряду с
другими и Петрония Евремовича. Итак, дело было почти сделано. На совещании у
министра указ прошел, так что все было в порядке. Вечером служитель принес
домой к господину министру красиво переписанный указ на подпись. В этот
вечер у господина министра ужинала его тетка. Господин министр, пережевывая
пищу, еще раз просмотрел указ и между прочим сказал:
- Завтра обрадую тринадцать бедняков. Сделаю доброе дело.
Тут тетка господина министра всплеснула руками, а за ней и жена
господина министра:
- Неужели тринадцать? И почему именно тринадцать? Умрет один из них в
этом году. Впиши ты, бога ради, еще одного, пусть будет четырнадцать. А
тринадцать не смей подписывать.
Господин министр сначала был в недоумении. Он было не хотел и слышать
женских глупостей, но женщины так пристали к нему, что ему ничего другого не
оставалось, как уступить им.
- Но мне некого больше вписывать.
- Тогда вычеркни кого-нибудь, пусть будет двенадцать.
- Ну ладно, так и быть, - сказал господин министр, взял перо и
примерился к одному, к другому, поднес перо к одной фамилии, затем к другой,
к третьей, и только потом опустил перо на бумагу и - чирк! - начертил
длинную линию. И вычеркнул не кого-либо другого, а несчастного Петрония
Евремовича, который даже в указе имел несчастье оказаться тринадцатым.
Все надежды рухнули. Целый год Петроний не мог выдумать ничего нового,
но через год жизнь его снова была озарена надеждой, снова появились радужные
мечты, и Петроний трижды перекрестился перед иконой святой Марии и сказал:
- Матерь божья, богородица пресвятая, сейчас или никогда!
В уезд приехал новый окружной начальник. Он в первый раз объезжал свой
округ, и было известно, что слово его много значит для господина министра.
Уездный начальник уже за неделю до его приезда потерял покой; госпожа
начальница была еще больше взволнована. А вовсе не следовало приходить в
волнение за целую неделю до приезда окружного начальника, так как из-за
этого госпожа начальница разбила три тарелки и одну голову арестанта,
который был прислан из тюрьмы, чтобы помогать госпоже начальнице на кухне.
Начальник начал из-за пустяков бросаться линейками в чиновников, в то время
как до сих пор он прибегал к подобной мере только в исключительных случаях.
Канцелярские папки были приведены в ослепительный порядок; жандармы
вычистили револьверы до блеска, и уже за три дня до приезда окружного
начальства им было приказано каждый день чистить сапоги; одному практиканту
(тому, что был актером) приказал и причесываться ежедневно. Комната,
предназначавшаяся для окружного начальника, была украшена большим зеркалом,
которое позаимствовали у газды Михаила. В комнату была поставлена кровать
госпожи начальницы, покрытая одеялом, украшенным широкими кружевами, а под
ними виднелся розовый шелк. Это было то самое знаменитое одеяло, под которым
госпожа начальница рожала и о котором в городе говорили, как о чем-то
выдающемся.
И вообще все было устроено так, что если бы господин окружной начальник
захотел, он мог бы приехать на три дня раньше. Но он приехал в тот день,
когда и предполагалось.