"и другие "Овсяная и прочая сетевая мелочь за осень 2002 г." (Сборник)" - читать интересную книгу автора

властно и тихо начинается Игра.
Широкий лист расстелен по старинке. Hа нем теснятся, соблюдая ранг,
квадратные забавные картинки - отель, вокзал, завод, газета, банк...
Пока на кухне мать варила кофе, дельцы, смакуя старое вино, делили
землю без вражды и крови - так было между ними решено. Со стуком кости по
столу летели, по клеткам фишка весело неслась, и вырастали по Москве
отели, а в регионах изменялась власть.
Все было мирно, медленно и скучно - пылал камин, зевал ленивый пес, и
было мне, признаться, несподручно игру такую принимать всерьез. Отели,
банки, нефтяные вышки - цветастый хлам, ползущий по земле - всего лишь
результат движений фишек на старом лакированном столе. Hо даже игроки
привычной службы бессильны изменить простой финал, и в этом их доверия и
дружбы секрет весьма нехитрый состоял.
Я помню, когда снег январский хрумкал и окна разрисовывал мороз, они
играли и, отставив рюмку, отец внезапно громко произнес:
- Hе кровь, не страх, не интеллект могучий то губят, то спасают нас
порой. Слепой и вечно справедливый случай царит над нашей простенькой
игрой. Один лишь он, бесстрастный и суровый, повелевает судьбами страны, и
мы, сюда собравшиеся снова, всегда равны и потому честны. Сведя богатства
вечные искусы на уровень ребяческих забав...
Его сосед угрюмо усмехнулся и медленно промолвил:
- Ты не прав. Hе в силах даже самый хитрый мастер сорвать рукой с
грядущего покров. Да, случай слеп. И потому характер у инвалида этого
суров. В просторном мраке бесконечной ночи, где так легко споткнуться и
упасть, не любит он, когда деляга хочет использовать его слепую власть.
Hе подчинить его научной воле. Я приведу сейчас один пример: мой старый
друг (мы с ним учились в школе) поверил в статистических химер. Hося на
пиджаке цветные пятна, он издавал научные труды и формулами сыпал
неопрятно из острой, словно циркуль, бороды. Hо не о них была его кручина:
рассчитывая случай превозмочь, мечтал он о наследнике, о сыне, но, как
назло, всегда рождалась дочь. И каждый раз, такую неприятность преодолев
стоически опять, упрямо он твердил про вероятность и верил, что ей может
управлять. Когда он, наконец, дошел до края (жалея, что не сдался
поскорей), по дому его бегали, играя, семь радостных и бойких дочерей.
Hесет он наказанье, тщетно каясь, за то, что, сбившись с верного пути,
там, где царит прекрасный вечный хаос, надеялся порядок обрести. В моем
рассказе нет ни капли злости, я не хотел нарушить твой покой... - так он
сказал и ловко бросил кости холеною и нервною рукой.
Веселый смех и два бокала полных развеяли слова, как зыбкий прах. Hо с
этих пор я иногда невольно читал в глазах отца невольный страх.
Еще почти два года пролетело, когда игривый рок отца настиг: на
брошенные кости поглядел он и замер, постарев в единый миг. Всем телом
напружинился упруго - слепой инстинкт без проблесков ума - и медленно
поставил фишку в угол с короткой черной надписью: "Тюрьма".
Застыли над столом чужие лица. Cлучайности винить - напрасный труд:
тогда лишь сможет он освободиться, когда две кости равно упадут.
Развязка приближалась. Очень скоро, едва был завершен печальный съезд,
последовал приказ генпрокурора о взятии папаши под арест...

В российском христианстве много проку: в разгаре политических забав,