"Вадим Охотников. Разговор по существу" - читать интересную книгу автора

Куда ни посмотришь - пустота и уныние. Нам надлежало прихватить с собой
последнее научное барахлишко и тоже вскоре отправиться в тыл. Нечему
радоваться! А Петр Сергеевич бежит и ликует. "Ты чего?" - спрашиваю я его.
"Самолет, - кричит, - грохнулся!.." - "Что ж такого? - говорю я ему. -
Рядовое, хотя и отрадное явление". - "Ничего ты, Коля, не понимаешь, -
говорит он мне. - Дай-ка ключ от восемнадцатой комнаты, нужно взять
звукозаписывающий аппарат". Хватает, значит, ключ и стремительно убегает.
Этот самый аппарат, предназначенный для записи звука на граммофонную
пластинку, остался у нас случайно. С этим звукозаписывающим аппаратом он все
время творил какие-то непонятные вещи. Я давно заподозрил неладное. А со
следующей ночи, когда начались необычайные происшествия, я убедился в этом
окончательно.
- Что же он делал с этим аппаратом? - спросил, улыбаясь, мой товарищ.
- Сколько раз я ему говорил, - продолжал рассказчик с увлечением, -
сколько раз я ему говорил: "Петр Сергеевич, дорогой, и на что тебе это
нужно? Хватит чудить. Давай заколотим прибор в ящик. Приедет неожиданно
машина - задержишь!" А он свое. Как услышит бывало сигнал воздушной тревоги,
так сейчас же лезет с микрофоном на крышу. А потом сидит себе у прибора и
записывает на пластинку шум неприятельских самолетов, звуки бомбежки и
прочее. "Хочу, - говорит, - навсегда сохранить нашему потомству звуковую
память о зверском разрушении любимого города. Ну-ка, Коля, давай-ка
объяснение перед микрофоном. Что ты сейчас слышишь?" Я сказал как-то
несколько слов, а потом стал посылать его к чорту. "Брось чудить, - говорю я
ему. - Хватит". А с другой стороны запретить ему заниматься этакой глупостью
я не мог. Все-таки он научный сотрудник. Может быть, это ему нужно для
какой-либо научной цели? Я хотя и неплохо разбираюсь в различных технических
вопросах, но, будучи прикомандирован к институту в начале войны, больше
занимался административными делами. Но то, что произошло в наступившую ночь,
меня ошеломило...
Лежу я, представьте себе, один у себя в комнате и пытаюсь заснуть до
ближайшей тревоги. Жил я тогда на казарменном положении тут же, в пустующем
институтском здании. Лежу я и поневоле прислушиваюсь к постукиванию
"городского сердца", ну, иначе говоря, метронома, всегда передававшемуся у
нас через репродукторы, когда отсутствовала радиопередача. Прислушиваюсь...
Что такое?! Тревоги нет... метроном стучит медленно... Во время тревоги он
начинает обычно стучать часто-часто. Словно сердце начинает колотиться
быстрее. Понимаете? А тут...
Дверь в нашу комнату отворилась, и в нее заглянули. Комендант осекся,
машинально взял новую папиросу и, когда закрылась дверь, низко наклонился,
чтобы быть еще ближе к слушателям.
- Слышу, как сразу, почти мгновенно, появляется неистовый рев немецких
самолетов... Он вырастает, достигает необыкновенной силы... И вдруг...
словно гром, оглушительный человеческий голос говорит: "Брось чудить, Петр
Сергеевич!" Словно гром... Без всякого напряжения голосовых связок,
басистый, рассудительный и... страшно знакомый! От него задребезжали стекла
и мурашки пошли по коже. Это был мой собственный голос!.. Затем,
представьте, все стихло. Как оборвалось... Тишина и звон в ушах... Я с
постели - бегом к дверям. Снег, туман, ни зги не видно. Куда тут пойдешь?
Вот посудите, какая ерунда... Наверху в пустых комнатах слабо дребезжит
телефон. Это звонит мне Петр Сергеевич, спрашивает: "Как жизнь?" - "Голос