"Фрэнк О'Коннор. Гамлет и Дон Кихот (ессе)" - читать интересную книгу автора

их из ящика и, глядя на них, вспоминаю молодые дни и товарища тех дней,
безвозвратно улетевших..."
Что ж, прикажете считать, что рассказчик хранит в ящике своего стола
"устаревшую социальную систему"?
Или, может быть, проводит время, любуясь "гнилостью старой Руси"? Ну уж
нет. А мораль этой истории - если вообще можно говорить о том, что
Тургенев преподносит нам какую-то мораль, - скорее всего та, что
содержится в многократно осмеянных, чуть ли не презираемых строках:


Дитя, будь добрым, умным, благородным,
Будь справедлив в делах своих и горд, -
И будет путь твой к Вечности свободным,
Как мощных струн аккорд.

[Пер. Г. Усовой]

"Старые портреты" - пожалуй, величайший из всех тургеневских рассказов;
право, если бы мне пришлось выполнять дурацкое задание - "назовите лучший
в мире рассказ", я, вероятно, указал бы на него. В нем нет сюжета, но по
манере он не совсем такой, как рассказы из "Записок охотника". На первый
взгляд, он написан небрежно, в форме воспоминаний, и только вчитавшись в
него, начинаешь понимать, с какой тшательностыо он построен. Тема рассказа
- любимый Тургеневым восемнадцатый век, который он изображает на примере
старой четы, и в этих персонажах отражается все, что казалось Тургеневу
удивительным в этом удивительном веке. Написан он легко, весело, и,
принимаясь за рассказ, наслаждаешься еще одной историей, подобной
гоголевским "Старосветским помещикам", о простодушной старой чете. Но вот
мы видим старика при смерти, и внезапно настроение рассказа меняется, и мы
присутствуем при необыкновенной сцене, которую ни один писатель в мире не
сумел бы написать. В ней повторяются все милые домашние шутки, знакомые по
первой половине рассказа, но теперь они исполнены почти неземной горечи.
"Алексис! - вскрикнула она вдруг, - не пугай меня, не закрывай глазки!
Аль болит что?" - Старик посмотрел на жену. - "Нет, не болит ничего... а
трудновато...
дышать трудновато". Потом, помолчав немного: "Маланьюшка, - промолвил
он, - вот и жизнь проскочила, - а помнишь, как мы венчались... какова была
парочка?" - "Была, красавчик ты мой, Алексис ненаглядный!"
Старик опять помолчал. "Маланьюшка, а встретимся мы на том свете?" -
"Буду о том бога молить, Алексис".
И старушка залилась слезами. "Ну не плачь, глупенькая; авось, нас там
господь бог помолодит - и мы опять станем парочкой!" - "Помолодит,
Алексис!" - "Ему,господу, все возможно, - заметил Алексей Сергеич. - Он
чудотворец! - пожалуй, и умницей тебя сотворит... Ну, душка, пошутил; дай
поцелую руку". - "А я твою".
И оба старика поцеловали друг у друга в подвертку руку.
Алексей Сергеич начал утихать и забываться. Маланья Павловна умиленно
глядела на него, сбрасывая кончиком пальца слезинки с ресниц. Часа два
просидела она так. "Започивал?" - спрашивала шепотом старушка, что
молиться хорошо умела, высовываясь из-за Иринарха, который неподвижно как