"Булат Окуджава. Новенький как с иголочки " - читать интересную книгу автора

чужой на мгновение. А ты не теряйся, Маша, ты говори их, говори... И
вдохновение на твоем некрасивом лице будет ярче, чем самая дорогая корона на
голове безобразной королевы... Ты говори, Маша...
Ты станешь стройным и прекрасным, Ваня Цыганков, когда ты проговоришь
это, и твои рыжие лохмы покажутся золотыми, и веснушки будут светиться, и
толстые губы приобретут изящество и строгость. Даже в старых своих валенках
ты будешь поражать совершенством.
Я тоже меднолиц. Мы из одного племени. Вера Багреева сидит в конце
класса за своей маленькой партой. Платок сполз с ее головы. И каштановые ее
волосы обнажились. Даже отсюда видно, как огромны ее глаза. И в каждом - по
огоньку лампы.
- Так нельзя вести себя с учениками, - сказал Шулейкин, - так нельзя.
Нельзя с ними запанибрата. Скоро они вас на "ты" начнут...
- Не начнут.
- Это распускает, - сказал Виташа.
- Ученик должен знать свое место,- сказал Маракушев.
- О чем вы беспокоитесь?
- Так нельзя, - сказал Шулейкин. - Вы человек неопытный, а я знаю.
- Да вы не беспокойтесь...
- Так нельзя.
- Не беспокойтесь...
- Так нельзя.
- Да что я, маленький?
- Гы...гы...
...Снег идет. Плывут ко мне мои меднолицые ученики. Это последний урок.
А по дороге домой будет пахнуть снегом. То, что полагается узнавать всю
жизнь, за один урок не узнать. И за год не узнать. А школа холодна, как
склеп...
- Что там случилось?
- Багреева плачет, - говорит кто-то.
- Что случилось? - спрашиваю я громче.
Я иду меж партами. Жалкий огонек лампы, словно пес, бежит за мной
следом. Тени мечутся по стене. Багреева уронила голову на руки.
- Что случилось?
- Она не говорит...
- Верк, а Верк, - говорит Маша Калашкина, - да ты что?
- Может, у нее чего болит? - шепчет губами Цыганков.
- Влюбилась, - смеется Абношкин.
- Иди ты! - оборачивается к нему Маша.
Я учитель. Я педагог. Я старший. А она плачет, Вера Багреева. Трясутся
ее плечи. Сильно плачет и молча.
- Что случилось?.. Ну что?..
- Можно, она домой пойдет? - спрашивает Маша.
- Проводи ее, - говорю я.
Вера, не поднимая головы, натягивает тулупчик.
- Застегнись! - кричу я вслед.
Свет лампы бежит за ними до самых дверей. Потом он медленно
возвращается на свое место.
Снег идет. Желтые хлопья ударяются о черное стекло.
Я вас любил безмолвно, безнадежно...