"Александр Ольбик. Падение черного берета" - читать интересную книгу автора

с обильно растущей на продолговатом лице растительностью, вьющимися, немного
посеребренными сединой волосами, некрупным с изгибинкой носом и черной
щеткой усов. Он оскалился - зубы в полном порядке, только немного покрылись
налетом желтизны. От табака. Поморщился - собственное лицо ничего кроме
рвотного позыва у него не вызывало.
Начал вспоминать вчерашний день. Смутно - звонок из Риги, напористый
тон Фоккера, никчемный разговор с Бродом, поручение охраннику..." Какая же
ты сволочь, моя дорогая Нора", - произнес вслух Таллер и вытащил из гнезда
туалетной полки зубную щетку.
Все осточертело. Нечаянно задел щеткой задний зуб, который начал
крошиться. Он сплюнул и увидел в раковине кровь. "Не хватало мне только
парадонтоза", - пронеслось в мыслях и он еще больше ощутил нелепость жизни.
Но когда умылся, окатил тело холодным душем, побрился и освежился
французским одеколоном "Золотой облонг", настроение заметно улучшилось.
Однако не надолго. Когда он позвонил в магазин и там сказали, что Элеонора
уехала на базу, Таллер почувствовал себя круглой сиротой. Он сделал еще один
звонок - директору магазина, где работает Элеонора, но того тоже не
оказалось на месте. Он даже ощупал себе темечко - не выросли ли там рога...
Кое-как перехватив бутерброд с кофе, он спустился вниз и велел шоферу
отвезти к ней домой. Открыв своим ключом дверь, он почувствовал пустоту
жилища, в котором еще витали ее запахи.
Таллер уселся на диван и вперился взглядом в темный экран телевизора.
Беспорядок, царящий в комнате, его не удивил - он давно к нему привык. На
трюмо валялись щипцы для укладки волос, дотронулся - еще теплые. Тут же, в
разорванном пакете, лежали тампексы, янтарная брошь, тюбики с кремом и
пустой, из-под ресниц, черный футлярчик. А на столе тоже черт ногу сломит:
аудиокассеты вперемежку с апельсиновыми корками, смятая пачка сигарет,
пустые стержни от шариковой ручки. Он перевел взгляд за окно, где сквозили
скупые осенние лучи солнца и где набирали краски старые клены. Пейзаж за
окном был ничуть не веселее пейзажа, царящего у него в душе.
Когда он окинул взглядом стены и увидел на них картины, которые он ей
дарил по разным поводам, его охватила лютая злоба. Он решительно вскочил с
дивана и сорвал с гвоздя самое большое полотно и, бросив на пол, стал
топтать его ногами. Это был его подарок на ее двадцатилетие. Но рама, хоть и
не очень массивная, однако ломаться не хотела. Нога все время с нее
соскальзывала и в какой-то роковой момент он больно ударился щиколоткой об
острую кромку дивана.
Он был на грани бешенства. Схватив из-под кресла трехкилограммовую
гантель, он ударил ею по видеомагнитофону - подарку на 8-е Марта, затем
вдребезги разлетелся экран телевизора "Фунай", появившегося здесь на десятый
день их знакомства. Индийская ваза, в которой черт знает с какого времени
торчат засохшие розы, полетела в трюмо и косые, длинные трещины исказили ее
глянец.
Он бил, крушил, испытывая мстительный восторг. Не пощадил и хрустальную
люстру - его подарок в день именин Элеоноры.
Таллер выскочил на кухню и хотел было приняться за полку, на которой
стояли два сервиза из китайского фарфора, но в этот момент почувствовал
дурноту и резкую, колющую боль в груди. Внезапный задых осадил его. Казалось
в бронхи кто-то залил расплавленного гудрона. Словно пьяный, дотащился он до
дивана и суетливо стал доставать из кармана нитроглицерин. Лег, вытянул