"Генри Лайон Олди. Человек Номоса" - читать интересную книгу автора

теперь - я.
Ее любовники.
Сейчас она молчит. Ждет. Думает. Случайно ли я сказал то, что сказал -
и что я хотел сказать на самом деле? Особенно последней фразой: "А еще я
очень хитрый..."

- Я тебя люблю...
- Я тоже тебя люблю.

Вот и все. Мы оба сказали правду. Наилучшую из правд - не всю. Мы любим
друг друга. Почему бы и нет? Мы оба едем на войну. Почему бы и нет?
Мы оба знаем, что вернемся обратно.
Почему бы и нет?!
Наша любовь была звездопадом. Лавиной в горах она была, буйством
стихий, штормом в открытом море. Вечным восторгом; вакханалией для двоих.
Все наши ночи я помню телом, душой, трепетом ресниц, дрожью пальцев; с женой
у меня никогда не было так. С женой было иначе. Тихо, спокойно; обыденно.
Плеском волн, нехитрым щебетом иволги, шорохом осени, когда листья опадают
на усыпанную песком тропинку в саду. Сиюминутная вечность, не умеющая
говорить о любви вслух. Первый выкидыш, рождение сына, пряжа, властная
свекровь, варенье из кизила...
Я вернусь.

- Не сердись, милый... Я же говорила: тебя не оставят в покое. Если бы
там, на Парнасе, ты послушался меня, вместо того, чтобы с раненой ногой
нестись сломя голову в Микены!.. потом это дурацкое посольство...
Она права.
Меня не оставили в покое.
Меня бы не оставили в покое, даже если на Парнасе, залечивая рану, я бы
послушался ее и залег на дно.
Со дна подняли бы; вместе с илом и донной мутью.

* * *

...он выхватил моего сына из колыбели. Я сидел у окна талама,
раскачиваясь и тупо мыча свадебный гимн, а Паламед-эвбеец шагнул с порога
прямо к колыбели, и вот: на сгибе левой руки он держит пускающего пузыри
Телемаха, а в правой у него - меч. Ребенок засмеялся, потянулся к блестящей
игрушке. Паламед засмеялся тоже:
- Выбирай, друг мой. Хочешь остаться? - отлично. Останешься
сыноубийцей. Как твой любимый Геракл. Я спущусь вниз один, и скажу всем,
стеная: "Одиссей-безумец не едет на войну. Он слишком занят похоронами сына,
которого зарезал до моего прихода." Мне поверят; ты сам слишком постарался,
чтобы мне поверили.
Я допел свадебный гимн до конца.
- Оставь ребенка в покое, - сказал я после, вставая со скамьи. -
Пойдем. Я еду на войну.
Тогда я еще не знал, что умница-Паламед приехал не один. Оба Атрида
ждали во дворе, с ног до головы увешанные оружием и золотыми побрякушками; и
еще Нестор - этот, как всегда на людях, кряхтел и кашлял, притворяясь