"Джеймс Олдридж. Мой брат Том" - читать интересную книгу автора

только что не голодала. Все, что выращивалось и производилось вокруг,
направлялось через Сент-Хэлен в большие города - не только пшеница, шерсть и
баранина, но также апельсины и виноград с верховьев Муррея, латук и помидоры
из речной долины, масло с маслозавода, мясо со скотобойни. Мне с детства
запомнилось страдальческое мычание гонимого на убой скота, будившее меня по
утрам на моей веранде. Много лет спустя, оцепенело бродя по полю недавнего
боя, где простились или еще в муках прощались с жизнью четырнадцать тысяч
русских и немецких солдат, я вспоминал эти тягостные утра, полные
смертельной тоски обреченных животных. Помню, я тогда долго не мог есть
мясо, так меня потрясла мысль о том, что пищей нам служит мертвечина.
В городке было четыре школы: одна католическая, две - содержавшиеся на
средства штата (кстати сказать, превосходные), и дорогой частный пансион для
девочек, где в ту пору училась моя пятнадцатилетняя сестра Джин. Было пятеро
адвокатов (считая и моего отца), пятеро врачей, местная газета, в которой я
только что начал работать, восемь пивных, пять банков и три частных
самолета. Владельцем одного из них был коллега отца, тоже
адвокат-юрисконсульт, бывший летчик, ас первой мировой войны. Тон в городе
задавали лавочники; адвокаты, врачи и провизоры были носителями культуры, а
пшеничные магнаты окрестной равнины составляли аристократию, феодальному
характеру которой ничуть не мешала тесная и непринужденная связь с городским
населением.
Мой отец, Эдвард Дж.Квэйл, англичанин по рождению, приехал в Сент-Хэлен
из золотоискательского городка Бендиго в штате Виктория, а раньше он жил в
Новой Зеландии, а еще раньше - в Натале, в Карачи, в Британском Гондурасе и
среди прочих мест - в Бэдли Солтертоне, где одно время состоял не то
дьяконом, не то викарием. Но от церковной кафедры он отказался еще до того,
как попал в Австралию, и, на четвертом десятке получив диплом юриста, стал
тем, что в Австралии называют "амальгамой", - адвокатом и юрисконсультом с
правом совмещать обе эти юридические профессии в провинциальных городках
штата Виктория, Характер его тоже представлял собой амальгаму: в нем
уживались фанатик-моралист и адвокат романтического склада, но уживались
всегда с трудом.
Он ни в чем не разменивался на мелочи. Духовной опорой ему служил
епископ Беркли, а его романтическими alter ego* были Уолтер Патер, Анатоль
Франс и Рескин. Он был человек невысокого роста, крайне запальчивый и всегда
непоколебимо убежденный в своей правоте. Я уверен, что и с церковью он
разошелся не из-за морально-теоретических разногласий, а потому, что в
какой-то стычке с церковным начальством он был, конечно, прав, а начальство,
конечно, виновато. Живя в Сент-Хэлен, он часто вел богословские споры с
местным англиканским священником, но в церковь не ходил, хотя нас заставлял
исправно посещать церковные службы. С советниками муниципалитета он спорил о
дорогах и о дорожных пошлинах, с полицией - о борьбе против пьянства в
субботние вечера, и не было такой сессии выездного суда, во время которой он
не рассорился бы с судьей. Казалось, он всегда, даже в простом разговоре,
вел судебную тяжбу, причем тяжбу такого сорта, что только господу богу под
силу было найти ей справедливое решение. По существу, это был не столько
юрист, сколько догматик, стремившийся к исправлению городских нравов,
страстный проповедник морали, весь смысл жизни видевший в праве
истолковывать и поучать. Все прочее в той или иной мере представлялось ему
пустой тратой времени. И если в нас с Томом сильна была моралистическая