"Джеймс Олдридж. Прощай, Анти-Америка!" - читать интересную книгу автора

политику страны в целом. Эра Маккарти только начиналась, когда я покинул
Кембридж и вернулся в родной Лондон. Я радовался, что не буду присутствовать
при разгуле инквизиции, когда "мифотворцы с принципами" станут судить
мыслящих "еретиков".
Однако прошло какое-то время, прежде чем реакция достигла своего
апогея, и мне еще раз удалось повидаться с Пипом, когда он приехал в Лондон
с Джуди и трехлетним сыном. Я сразу почувствовал, что в их отношениях не все
ладно. У них ни в чем не было согласия, особенно в вопросах воспитания
мальчика. Джуди была ярой поклонницей Фрейда и не желала стеснять ребенка
никакими ограничениями. Пип же придерживался более разумных взглядов на
развитие человеческой личности.
- Характер, - говорил он, - вещь слишком важная, чтобы доверять его
формирование самим детям. Они просто погубят или покалечат его.
Джуди не соглашалась, и я понял, что маленький Лестер очень скоро
попадет в руки психиатра.
Пипа это приводило в отчаяние. Приводило его в отчаяние и многое
другое, что происходило в Америке, но о чем он больше не говорил. Только
прощаясь со мной в Лондонском аэропорту, он сказал:
- Возвращаюсь к нашим мужественным и благородным охотникам, Кит...
Я знал, что это за охотники, и потому не очень удивился, когда через
несколько месяцев прочел в "Таймс", что Филип Лоуэлл должен предстать перед
Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности и что вызывают его
туда для выяснения фактов, сообщенных Комиссии Лестером Террадой, Террада,
говорилось в "Таймс", назвал Лоуэлла одним из советников Рузвельта, который
ратовал за оказание помощи китайским коммунистам. Появление такого сообщения
в печати было уже началом скандала. Террада заявил, что дал показания против
Лоуэлла только для того, чтобы защитить своего друга от его же собственного
безрассудства, и что он хочет спасти Лоуэлла, пока связь с китайскими
коммунистами не погубила его.
- Нет, не может быть! - простонал я, когда прочел об этом.
Не прошло и недели, как мужественная попытка Террады спасти друга от
его же собственного безрассудства превратилась в беспощадное обличение,
причем Террада припомнил все, что он узнал о Пипе за десять лет их дружбы,
не упуская ни малейшей детали, подтверждавшей его отрицательное отношение к
американской системе, - например, то, что он восхищался Барром; Террада
всякий раз подчеркивал, что Пип всегда выступал против того, что составляет
самую основу американского общества, и это шаг за шагом привело его,
советника Рузвельта по Китаю, к предательству коренных интересов Соединенных
Штатов Америки.
Материал, конечно, был сенсационный, а Террада наконец-то выступил в
роли, о которой давно мечтал. Он был великолепен - роскошная шевелюра,
могучий торс, необычное имя; когда он употреблял такие высокие, громкие
слова, как "республика", "демократия", "государство", "заговор", они звучали
как-то по-особому. Надеяться Пипу было не на что. Я думаю, он это прекрасно
понимал. Однако он не сложил оружия. Он ни в чем не признался, только
говорил, что Америка 1950 года слишком полагается на свою великую, уходящую
корнями в историю демократию, которой прикрывают свою продажную сущность
люди, стремящиеся втянуть Соединенные Штаты в бессмысленную войну в
Юго-Восточной Азии. Однако этот дар Пипа понимать настоящее и предвидеть
будущее только глубже затянул его в трясину, которую подготовил для него