"Джеймс Олдридж. Неотвоевавшиеся солдаты" - читать интересную книгу автора

звенья отдельно. "Англичане" базировались на старом аэродроме французских
военно-морских сил под Сан-Рафаэлем; "немцы" вылетали из Ла-Бокки,
маленького уютного аэродрома близ Канна, расположенного в двадцати
километрах от Сан-Рафаэля, Каждый вечер Шерман привозил им план полетов на
следующий день, и, хотя Шерман получал эти планы от кого-то другого, именно
он переводил эти эпизоды на язык летного искусства и искусства кино. Шерман
не только делал это хорошо, но и заботился о пилотах и требовал, чтобы они
точно следовали отрепетированным маневрам во избежание несчастных случаев.
Правда, завтрашний бой отрепетирован не будет, но только потому, что ни
немца, ни англичанина не надо учить осторожности, потому что это люди,
способные о себе позаботиться.
- Ладно, ребята, -услышал Керр голос Шермана. - Хотите верьте, хотите
нет. но мы ставим точку. Можете все отправляться по домам. Только
расставаясь с самолетом, пожалуйста, не захватывайте на память половину
оборудования, а свое снаряжение сдайте заведующему реквизитом. Договорились?
Несколько голосов ответило ему веселой руганью.
- И не забудьте: завтра, вечером у нас банкет в "Эрмитаж дю Риу" в.
ЛаНапуль, - продолжал Шерман. - Вот там-то мы и запьем все это джином. И,
пожалуйста, никаких фигур высшего пилотажа по дороге домой. Нам нужны
самолеты целыми, и никаких происшествий. Мы все здесь вышли живыми и
невредимыми из величайшей "битвы за Англию", какая только была, благодаря
богу, Гельмуту, Кевину и мне...
Для трех главных участников эти слова были приятны еще и потому, что
они означали премию по пять тысяч долларов каждому за "безаварийные полеты"
и за то, что старая, но драгоценная воздушная рухлядь,осталась цела. В общем
получалось чистых пятнадцать тысяч долларов за полтора месяца, которые
превратились в два. Для Керри эти пятнадцать тысяч означали большую перемену
в жизни: если жена оставит его в покое на полгода и не будет ему докучать,
возможно, ему удастся создать что-то новое, а тогда он в пятьдесят лет
по-иному, построит всю свою жизнь.
- Я пристроюсь к вашему замыкающему, Гельмут, - сказал Керр в микрофон:
- Хорошо, - ответил немец.
Керр догнал "мессершмиттов" и пошел в хвосте строя. Он возвращался с
ними в Ла-Напуль, потому что ему предстояло переночевать там: завтра на
рассвете они с Гельмутом вылетят вместе и разыграют свой финал над солнцем,
над восходом, над голубым туманом, который каждое утро подымается над этими
зелеными виноградниками и лиловато-красными холмами. Керр посадил самолет,
вытащил блокнот из кармана добротной спортивной куртки и начал делать
заметки о своей работе. Только уже в зрелые годы он постиг творческий
характер летного дела, совсем не похожий на то, как изображают работу
летчика большинство писателей. Они упускают главное, вернее, затемняют его.
Но ведь именно в сфере мастерства они с немцем сошлись и поняли друг друга.
Между ними установился тот особого рода контакт, который не требует слов или
обмена сигналами. Но Керр не был уверен, что немец думает, как думал он
сам, - что все объясняется вдохновением.

Немец вообще не думал о мастерстве. Он считал деньги, с горечью думал о
проигранной войне, жалея о том и о другом и укрепляясь в мысли, что теперь,
с пятнадцатью тысячами долларов в кармане, он сможет, наконец, отправиться
домой. Через двадцать пять лет он пересечет границу в Берлине и попросту