"Борис Ильич Олейник. Князь тьмы " - читать интересную книгу автора

от этого, но тогда, в январе 89-го да еще и в 90-м, мне казалось, что
подобная модель с выводом на центр всех структур управления областью - на
строго оговоренное время - развела бы враждующие стороны и охладила страсти.
Но Вы все время уклонялись от ответа, уступали право дать его то
Примакову, то еще кому-то. В конце концов из документа были изъяты все более
или менее конкретные предложения нашей делегации, изучавшей проблему
Карабаха на месте. Таким образом, делегация оказалась между двух огней:
армянская сторона обвинила нас в проазербайджанской позиции,
азербайджанская - в проармянской.
Мы-то что - переживем, но переживут ли целых два народа, которые, уже и
забыв о предмете раздора, просто истребляют друг друга в безотчетной, слепой
ненависти?
А ситуация в Прибалтике? Первый раз я побывал там, когда и Вы удостоили
своим посещением Литву, где уже раскручивался бурный водоворот страстей. По
логике событий, самое время было принимать политическое решение:
договариваться с противостоящими сторонами об экономической независимости
"республики с обязательной и однозначной защитой "некоренного" населения.
Вы же по нескольку раз на дню меняли свои позиции. То ортодоксально
отстаивали статус-кво: мол, и речи не может быть о независимости; то
подыгрывали радикалам: берите хоть сейчас эту самую независимость. И до того
запутались, что уже и вовсе начали терять контакт с аудиторией.
Но Вы всегда умели переакцентировать внимание на других. Как-то в
очередной раз выпутываясь, Вы вдруг перед камерами телевидения обратились ко
мне: "Вот сидит мой старый друг Борис Олейник..." Я, конечно же, мысленно
расшаркался, еще не подозревая, как тонко меня примкнули к "сподвижникам".
Причем на контрапункте, ведь я еще в первые дни первого съезда однозначно
поддержал прибалтов в их стремлении к экономической независимости.
Но особенно остро я ощутил подставку, когда мы с группой депутатов
летели гасить уже и вовсе взрывоопасную ситуацию в Литве в январе 1991 года.
Прибыть предполагалось не позже 13 января. Но кто-то распорядился
остановиться в... Минске на ночлег. Таким образом, мы очутились в Вильнюсе
лишь утром 14 января.
И только там, продираясь к парламенту сквозь 60-тысячную толпу,
бросавшую нам в лицо: "Убийцы!", я начал кое-что понимать.
Трагическая картина несколько прояснилась после беседы с Ландсбергисом
и просмотра видеокассет, запечатлевших события той трагической ночи.
Оказывается, именно в ночь с 13 на 14 января, когда мы ночевали в Минске, и
произошла кровавая схватка, унесшая человеческие жизни.
Сопоставляя события, я теперь могу утверждать, что кто-то заранее знал
о готовящейся провокации и, дабы поставить делегацию перед свершившимся,
притормозил ее прибытие. Ибо, прибудь вовремя, мы бы, вне всякого сомнения,
бросились гасить пожар.
Однако и ныне считаю, что хоть и с опозданием, но мы предотвратили
худшее, грозившее обойтись уже сотнями человеческих жертв.
Обстановка в Вильнюсе с утра до 22.00 14 января была крайне
взрывоопасной. Противоборствующие стороны жестко, если не ожесточенно,
стояли каждая на своем. Растерянный Ландсбергис, созвавший около 60 тысяч
литовцев на свою защиту, пытался удержать нас в парламенте, опасаясь штурма.
Мы объяснили, что - напротив - чем скорее вступим в переговоры с
военными, тем лучше и для него, и для всей Литвы, и для военных, и для нас.