"Рудольф Ольшевский. Поговорим за Одессу (рассказы)" - читать интересную книгу автора

указательным одной левой играл на фортепьяно "Марш Мендельсона"
Его единокровный брат, мой школьный товарищ, Владик Спивак, как вам уже
известно, был армянином. Во, муха, братство народов в одной отдельно взятой
семье. Владик чуть ли не с детства отрастил усы, как бакинский комиссар
Шаумян и позволял себе быть по-кавказски нервным: "Канай отсюда, а то
зарэжу!" Когда футболисты киевского "Динамо" забивали гол в ворота
ереванского "Арарата", бедный Валера получал от Владьки такой шелабан, что у
него на лбу вырастала шишка величиной с яйцо по рубль двадцать копеек за
десяток. Восточный темперамент до хорошего Владьку не довел.
Был у нас глухой учитель черчения Зюзя. Когда он делал перекличку,
каждый, вставая с застенчивой улыбкой, громогласно посылал его. У нас была
мужская школа. Владик, как комсорг класса, посылал его еле слышно, шепотом.
Но, когда шепчешь, губы отчетливее рисуют звуки. И однажды Зюзя прочел на
улыбающемся лице Спивака нецензурное слово.
Хулиганский морда! - сказал учитель черчения. И Владик обиделся. Со
стороны Зюзи это было несправедливо. Он оскорбил его за шепот в то время,
как все остальные произносили ругательство вслух. Спивак завелся с
полуоборота. Он показал руками, куда он посылал чертежника до этого.
Несмотря на комсомольские заслуги в трех поколениях(Спиваковскую бабку
расстреляли петлюровцы, и на доме по улице Красной Армии, где ее пытали,
писалось об этом) Владьку все-таки выгнали из школы с волчьим билетом за
месяц до выпускных. С волками жить, по-волчьи выть.
- Белогвардейцы! - крикнул он директору школы. - Вам мало моей
бабки. Ничего, вот придут наши...
А наши пришли только через сорок лет. Однако для нас "наши" всегда в
конце концов оказываются "ненашими". И пришлось под старость Спиваку менять
"лицо кавказской национальности" на "жидовскую морду" - как написал на
столбе Еврейской улицы в Одессе один неизвестный антисемит, и уезжать в
Тель-Авив, или точнее, в Беер-Шеву.
Младший Спивак, Валерка, при всей своей отдаленно семитской внешности,
имел загадочную славянскую душу. В компании братьев он почти всегда молчал,
звезд с неба не хватал. Работал простым таксистом, не умея при этом играть
на фортепьяно "Марш Мендельсона". Но звездный час был и у него. Все одесские
газеты писали о таксисте, совершившем в мирное время геройский подвиг.
К Валерке в машину сел бандит, убежавший из военной части с автоматом
Калашникова. До того он уже убил троих человек.
- Гони, курва! - наставил он на Спивака автомат.
И Валерка погнал. Сначала по Пушкинской, где мы пацанами, в белых
штанах и ярких бобочках гуляли душными вечерами, давая торговать продавцам
газировкой.
Даже в этот трагический момент я отвлекусь и два слова скажу о наших
разноцветных бобочках. О эти заграничные шелковые рубашки в обтяжку, когда
проходишь сквозь строй глаз всех встречных, и каждая мышца обозначена на
твоем спортивном бронзовом торсе. Покупались они на толчке у моряков
загранки и уходила на них половина нашей первой зарплаты. После холодной
зимы в обшарпанном бушлате мы переносились в жизнь, что подсмотрели в
дырочки железного занавеса, просверленные трофейными фильмами. А фильмы
эти... Нет, нет, не буду отвлекаться на трофейные фильмы, тем более, что
ситуация, о которой я рассказываю, похожа на выдуманную больше, чем они.
Валерка свернул на Чкалова, которую, несмотря на уважение к отважному