"Анатолий Онегов. Ильин, Инспектор и Я" - читать интересную книгу автора

стенкам лунки и сразу уткнувшись головой в снег около моих ног. После ершей,
окуней и прочей разноперой и колючей мелочи эти подлещики были явлением -
они были спокойны и мудры в своей стоической покорности судьбе.
Этих мудро-покорных рыб я отыскал в Окатове еще в январе и, конечно,
тут же сообщил Ильину, который только-только собирался стать
рыболовом-подледником; как это великолепно, когда на белом-белом, только что
выпавшем снегу лежат большие бело-голубые рыбы с темными хвостами!..
Ах, Ильин, Ильин! Если бы он только знал, что в каждом пишущем писателе
живет не только мастер салонных анекдотов, но еще и художник, отдающийся
целиком игре красок и своему собственному воображению! Если бы он знал все
это, то Окатова, Рузы могло и не быть в этом году. Может быть, тогда мы всю
зиму спокойно бы ездили на Большую Волгу и потаскивали там бы разноперую,
колючую мелочь, но потаскивали бы обязательно и привозили бы домой в
доказательство строжайшей жене Валентине, что мы все-таки были на рыбалке...
Но бедный Ильин поверил моим лещам, моим краскам, моей фантазии, поверил так
же беззаветно-откровенно, как поверил во все это я сам.
Нет, только на Рузу! Только туда, где ровно в девять часов утра первая
густерка, легко приподняв поплавок твоей удочки, объявит тем самым о начале
Великого Рыболовного Дня! А потом, в десять ноль ноль, явится первый лещ! И
пусть он будет всего лишь подлещиком-недомерком, но он будет, будет
обязательно, как тогда, в первый мой визит сюда на Рузу! В Окатово.
Подлещики будут подходить к корму, заранее опущенному на дно, по двое,
по трое в стайке с интервалом пятнадцать-двадцать минут. Так будет
продолжаться до полудня, а потом наступит тишина, во время которой можно
будет подкрепиться самому и снова подкормить рыбу. А потом снова ждать,
когда красное пятнышко поплавка, чуть вздрогнув, начнет подниматься к
поверхности из колодца-лунки. И снова подсечка, и снова упорная рыбина,
мягко скользнув по ледяным стенкам лунки, выплеснется из воды и покорно
ткнется носом в снег у твоих ног... И так до сумерек, до конца дня.
Так было в тот, первый, раз, так будет и теперь, будет всегда.
- Вы верите мне, друзья?
- Конечно!
- Тогда вперед! За лещами!
По дороге к Рузе, на шоссе, никаких разногласий у нас, разумеется, не
возникает - хозяин в машине водитель, ему подчинено все. Да и какие могут
быть разногласия, когда все остальные могут попросту вздремнуть и досмотреть
до конца сон, прерванный ранней побудкой! Вперед к Рузе!
Но вот Руза. Окатово. Машина поставлена в стороне, открыт багажник,
начинается главный сбор, и разногласия являются неизбежно.
Во-первых, Ильин, уставший и, конечно, не спавший за рулем, прежде
всего изъявляет желание подкрепиться и, не дожидаясь наших "да" или "нет",
извлекает откуда-то огромный термос, наполненный чаем.
Пить чай?! Нет уж! Нет! Пить чай будем там, на льду, после того, как
будут просверлены лунки, опущен на дно корм и установлена палатка. Только
так! Это мое правило. Никаких чаев до этого!
Да! У меня есть палатка, удивительное сооружение из дюралевых трубок и
серебристой непромокаемой ткани. Палатка служит мне много лет и верно
спасает и в январские морозы, и в февральские метели, и в мартовские дожди.
Ты забираешься наконец в палатку, и пусть там, за ее стенками, бушует и
ревет непогода, но у тебя в лунках открытая, чистая, незамерзающая вода,