"Ольга Онойко. Верность " - читать интересную книгу автора

Ольга Онойко

Верность

В этой жизни она была так же прекрасна, как в прежней, и душа ее была
музыкой. Пусть теперь в ее руках пела скрипка, а не виоль д'амур, разве это
хоть что-то меняло? Она была невыразимо похожа на себя - ту, давнюю, и от
этого щемило сердце и хотелось плакать. И я плакал. Ведь сейчас никто не мог
осудить меня.
Она жила в чужой, дикой стране, далекой от нашей родины. Люди здесь
были темны обликом и улыбались редко, а речь их уподоблялась грому океанских
волн и голосам труб, зовущих на битву. Странно было слышать в ее устах этот
суровый и мощный язык. Ей больше пристали щебет птиц и пение ручьев нашего
благословенного края... Зачем она родилась здесь, в стране мрака? Я думал об
этом. Должно быть, оттого, что зимы здесь долгие, и Господь, в своей
неизреченной милости, отмерил ей явиться в этих краях, дабы восполнить
недостаток солнца...
Ангел? О нет. В ней не было того ослепительного света, что рожден в
Эмпирее, ведь он лишен оттенков и тепла, и ангельская благодать тяжела для
грешных человеческих душ. Но я не мог сравнить ее ни с одной из языческих
прелестниц. Красавицы Олимпа рождены в жаркой Греции, они суть белизна
полуденных взморий и обжигающая лазурь теплых волн. Черноглазые и смуглые,
они были бы чужеземками в наших краях. Словно Афродита из морской пены,
вышла она из золотых полей Прованса и была плоть от плоти этой земли...
Как чужда она была этой земле, чужда она была и этому времени. Должно
быть, много грешили люди за те эпохи, которым я не был свидетелем, и гнев
Господень лежал на них. Души их высохли, как больные конечности, и они не
отличали красоту от уродства, не знали слова "порок", ибо не ведали
добродетели. А в мой век каждый сеньор был трубадуром и каждый трубадур -
сеньором... Сколько песен я мог бы сложить в ее честь! И я складывал песни.
Но никто никогда их не слышал.

Я не сразу осознал себя, родившись здесь. Лишь увидев ее, я прозрел, -
и трудно было ожидать иного. Я забыл о жизни, которую вел до этого; не было,
впрочем, в ней ничего, что стоило бы помнить. Я не знал даже, сколько мне
лет. А имени у меня не было. Единственное, что сохранилось в памяти - путь к
ее дверям. Меня словно влекла некая сила, сильнее и страха, и усталости, и
голода. И я, тогда еще не я, еще никто, не мог ей сопротивляться. Да и не
захотел бы.
Город, ставший местом моего рождения, был невообразимо, неестественно
огромен. Я никогда не видел его границ, не знаю, есть ли они вообще. Зачем
людям собираться и жить в таком огромном множестве? Это противно
человеческой сути и ведет ко греху. Мне понадобилось более месяца, чтобы
добраться до цели. Правда, поначалу, когда она была далека, я много
отвлекался на поиски еды и отдых. Но потом, чувствуя ее приближение, я несся
быстрее и быстрее, пока не отказывали ноги.
Найдя ее дом, я понял, что мое место рядом с ним. Случись так, что она
в то время находилась бы в долгой отлучке - я умер бы там, у ее дверей, но
не посмел бы даже отправиться за пищей. Я не понимал, что должен делать, и
только ходил из стороны в сторону перед дверями, из которых - я чуял -