"Сергей Орехов. Человек последнего круга [NF]" - читать интересную книгу автора

биомассы, наделенная зачатками разума, могу я что-нибудь? Непременно!
Разумеется! Должен мочь!.. А что, надо быть должным мочь?.. Ха! Вот я себя
загнал в угол! Если только надо быть должным... А вдруг не надо? Кого или
что я собой представляю? Человека - это раз. И, наверное, меня-второго -
это два. Хотя, скорее всего, второго-меня еще рано считать чем-то
отдельным. На Аудиенции ко мне обращались как к единому целому: "Человек,
ты прошел первый порог..." Так и было сказано, именно Человек. Это потом,
после смерти, первый останется здесь, а второй пойдет дальше. Может быть,
меня поэтому и оставили, что я сам теперь должен... А что должен? Как-то
действовать? Попробую другой метод выхода. Надо закрыть глаза и падать,
падать в темноту, и стараться не удерживать себя от этого падения, вернее
- движения, похожего на падение. Это не падение, это полет, и возникает
страх пустоты, и появляется странное желание схватить себя руками и
вернуть назад, в телесную оболочку; вот от этого страха и надо убежать.
Итак, падаю...
Все, вышел. Лечу. Пока никого и нигде... Серебристое, подсвеченное
далеким солнцем, изъеденное кратерами брюхо астероида. Пролетаю под ним.
Астероид остается далеко позади... Исполосованный кремовыми облаками
серо-красный диск планеты в системе звезды без названия... Вот обитаемый
мир. Призрачные конструкции. Сами хозяева планеты тоже какие-то неуловимо
размывающиеся. Эти со мной никогда не разговаривают. Я у них обычно не
задерживаюсь, я чувствую себя здесь очень и очень посторонним, посторонним
в третьей степени - такое у меня возникает ощущение. Искать надо дальше.
Лечу. Миры мелькают, словно нанизанные на нить. А вот здесь мне
приходилось неоднократно останавливаться. Может быть, здесь знают, где
ОНИ? Зеленые волокна водорослей, гирлянды пузырей. Черный глаз. Привет! И
он меня узнал. Он умеет плавать и с удовольствием это демонстрирует.
Черная роговица и белый зрачок - удивительно! Он любит пообщаться. Общение
происходит на языке эмоций. Глаз жмурится, изгибается серпом, поднимает и
опускает края. Видел ИХ? Нет, он не знает, где ОНИ. Опять космическая
пустота, и в ней никого...
Что это? Кто это?!
- На допрос!
Понятно, прозевал появление охранника. Но на кой, спрашивается, на пол
сбрасывать изувеченного человека, фашист! Терплю и встаю.
- Может, вас, господин писатель, на допрос на руках прикажете отнести?
Голос у него какой-то... Не шакалий и не козлячий, не хриплый и не
писклявый, чудной голос... Елки-палки, я понял какой - не запоминающийся!
Я могу узнать человека по голосу через десять лет, а вот этого не узнал
бы.
- Энергичнее шевелись, не заставляй ждать!
- Сейчас... Идем.
- Идем, ха! Да отведу уж...

Та же комната. Ковер убрали. Пол свежевымыт - кровь смывали. В комнате
только двое. Очкастый подполковник и новенький: среднего роста,
белобрысый, в гражданском. На кого он похож? На ученого? Аппаратчика?
Бухгалтера? По наружности не поймешь. И лицо того типа, глядя на которое
думаешь: где-то видел, где-то мы встречались.
Подполковник закурил, смотрит сквозь облачко дыма, как лаборант на