"Анатолий Оркас. Барабан" - читать интересную книгу автора

нет, звуки уже раскрашены, раскрашены в яркие, багровые тона, и мнится
стоящим на лугу - вот она, ярость, прячется за спинами их и толкает
сделать шаг вперед, потому что впереди тоже стоит ярость, которая
грохотом копыт, сабельной атакой несется навстречу, и здесь, над
головами уже изумленных людей сплетаются две ярости - своя и своя,
рожденная и рожденная, придуманная и придуманная, сзади и спереди,
и эхо от далекого леса отбрасывает прочь звуки этой битвы, храня лесную
тишину и покой, и звуки эхом возвращаются в битву, и плывет звук узором
ветра по глади пруда, каскадом волн по веревке, пущенной детской рукой
над землей, от плеча до ручки двери, дрожит капельной россыпью летнего
дождя в пыли, и сквозь все это великолепие - тишина... Тишина рассветного
утра, готовая прикрыть ватным одеялом стоны умирающих, со скорбным
взглядом умерших, но лишенная столь сомнительной чести, она здесь, она
никуда не ушла, она тоже ловит барабанную дробь, дрожит под ее ударами
судорожно, как мать, присутствующая на порке своего дитяти, но она здесь.
Ее слышно. Hе ушами, ибо они заняты барабаном, не телом - оно отзывается
на лесное эхо, не ступнями ног и не кончиком обнаженного клинка - где-то
глубже, дальше, надежней... И там в глубине она чувствует себя совсем
неплохо! Ей там даже хорошо по этот барабанный перезвон... Перезвон?
Барабанный? Ах, это сумасшедший барабанщик, которому больше нечего
делать, кроме как портить не менее сумасшедшее утро занялся и вовсе уж
сумасшедшими вещами. Теперь, когда воины стоят почти в ряд, плечом к
плечу и глядят на него, когда его видно, слышно, и почти понятно, он
хватает свои палочки крест-накрест, разводит их в стороны, бьет по краю
и боку барабана, ни на такт не сбрасывая темп и не рвя ритм, просто
вместо тактов вставляя телодвижения, когда вместо палочки кожи барабана
касается кисть, локоть, ручка палочки, когда на зависть базарным
жонглерам в паузах палочки крутятся над обширным оком барабана, мелодия
становится рваной, ненастоящей, веселой и сумасшедшей, пьяной от
собственной молодости и наглости, женихом на собственной свадьбе,
пошедшим в пляс, но при этом HЕ ПРОПАДАЯ, не рвясь! И этот сумасшедший
барабанщик, невозможным в это утро искусством, невозможной музыкой,
невозможным своим существованием превращая ярость в посмешище, в удаль,
в яростный разгул, в яростное веселье вдруг последними тактами отбрасывает
все это от себя в стену людей, отбрасывает вместе с барабанными палочками
и тишина вырывается из потаенной глубины занимая свое законное место
рядом с невозможными слушателями, которым положено уже пять минут как
умереть.
Тишина отделяется от нестройной толпы людей, рассматривающих его
издали и направляется прямо к барабану. Она движется неспешно, как и
положено великосветской даме, но неуместно, как и такая дама на этом
лугу. Она все таки подходит, обнимая уставшие плечи (действительно,
устал как конь), прижимает к себе дрожащее тало (ну все, все, отбегался!)
и закрадывается в душу... И оттуда, из тишины:
- Hу ты, паря, даешь!...
Это от сердца. Это искренность этого момента. Это он пока ничего
не понял...
- Бляск, ну бывает же..!
Ага, это уже искренность прошлого момента... Значит, все не случайно...
- Вина музыканту!