"Владимир Викторович Орлов. Распятие и воскресение Татьяны Назаренко (Эссе)" - читать интересную книгу автора

людей, которым не должно быть стыдно за то, что они делали (в своем
творчестве) в годы неприличий. То есть профессионально они могли сделать все
и лучше. Но от таких неудовольствий никогда не уйдешь. Однако были люди в
любом роде деятельности, какие не лгали, позволяли себе быть честными, то
есть быть самими собой, и им теперь не стыдно.
Полагаю, что не стыдно художнику Татьяне Назаренко.
Она - живописец трагический. И светлый. Банальность, скажете.
Посоветуете припомнить еще: "Печаль моя светла..." и т.д. Есть в ее полотнах
и светлая печаль. Но есть и свет иной, горячо-обнадеживающий. Или хотя бы
просветы...
При попытках холодным исследователем рассудить и назвать свои ощущения
("молнии", "напряжение", гроза, "правда о жизни", "свет") я растерялся. Для
моей профессии важнее всего слово и мысль. На ум приходили
литературно-смысловые толкования работ Назаренко. "Приятно ли будет, -
подумал я, - узнать об этом художнику?" Наблюдал, как морщились композиторы,
выслушивая словесные переводы их симфонических опусов. Музыка
самостоятельна. Архитектура самостоятельна, и никакая она не "застывшая
музыка". И живопись - самодержавна. Я не вытерпел, позвонил Татьяне
Григорьевне, она нисколько не была обижена, напротив, она и рассчитывала на
то, чтобы в ее работах зрители-собеседники (соучастники) разглядели смысл и
сюжет, и это для нее очень существенно. А я вспомнил, что и на выставках
Малевича, Кандинского, там, где уж "чистое искусство", где, казалось бы,
главное - цвет, линия, мелодия, прием, я не раз занимался литературными
разъяснениями их опытов. Да что я! И от экскурсоводов я слышал слова:
революция, судьба, космос. Любой художник вписан в контекст истории, в
восприятии потомков судьбы художников "помещены" в обстоятельства прошлого,
взращены ими или погублены и от этого приобретают дополнительную ценность и
смысл. И каждая их работа не существует для нас сама по себе, а "наложена"
на сюжет драмы истории, борьбы художнических идей, судьбу автора и вызывает
в нас не только эстетические, но и социально-нравственные чувства. "Черный
квадрат" для нас уже не тот "Черный квадрат", каким он был для зрителей в
1915 году. Другое дело, что, не зная срединной сути своего времени, многих
его явлений и тайн, мы часто воспринимаем его неосмысленно, между прочим,
лишь как некую среду пребывания, и не "прикладываем" его к творениям
сегодняшним, в особенности кажущимся элитарными. Но есть мастера и есть
работы, которые сами высвечивают современникам суть их существования.
Называют его.
Но что я все о сути, смысле, "чтойности", сверхзадаче? А собственно
живопись как? Есть ли она при этом? Ремесленных иллюстраций ко всяким
политическим или нравственным идеям и соображениям нам хватает. Высказывания
Назаренко о жизни исходят из живописи, в живописи растворены и живописью
обеспечены. Об этом уважительно сказано искусствоведами и коллегами
Т.Назаренко. Добавлю только, что она мастер вольный. Порой и озорной. Может
быть, она и мученица у холста, но кажется, что пишет она в свое
удовольствие. Она свободно меняет манеру и приемы письма, способы обращения
с цветом, техника позволяет, она выбирает художническую стихию, какая нужна
ее мысли, руке и глазу именно для этого сюжета или состояния. С озорным
желанием доказать, что она пишет натуру не хуже "фотографов", она создала
обманку "Реклама и информация" (ныне собрание П.Людвига, ФРГ). В нашем цехе,
как бы кого ни бранили, если вдруг спорщики сходятся на утверждении (не