"Андрей Орлов. Интервенция ("Харбинский экспресс" #2)" - читать интересную книгу автора

смертью.
"Что же мне делать? - смятенно подумал Сопов. - В рукопашную с ними
схватиться? Так оно еще неизвестно, чем дело закончится. Вон, у старицы этой
руки, как клещи. Да и кормщик смотрится крепким. А даже если и вырвусь - то
куда далее? Изба заперта, в сенях караул хлыстовский. К тому же Кузьма
наверняка под дверью засел. Если что - угостит опять по затылку. Да уж так,
что и дух вон".
Получалось, выход один - правду рассказывать. Иначе никак "живот" свой
не уберечь.
- Грешен я перед вами, - сказал Клавдий Симеонович со всей
убедительностью, на которую был способен. - Как есть грешен. Да только не та
эта вина, чтоб жизни лишать. Обманул вас, верно. Но не имел злого умысла!
Хотел я как лучше. Думаю: люди лесные, опасливые. Если за своего сочтут -
вернее помогут. Попутал бес. Воля ваша, казните. Но только не смертью! К
тому же, - добавил титулярный советник, - Кузьма ваш сподобил меня в
искушение впасть. Все "касатик" да "касатик". Ну, думаю, зачем человека
разубеждать?
- Получается, это Кузьма во всем виноват? - спросила Манефа тоном, не
предвещавшим ничего хорошего.
Клавдий Симеонович понял, что хватил лишку. Но не годится хвост
поджимать по каждому окрику. Поэтому он ничего не сказал, только кашлянул.
Да ноги спустил на пол - совсем уже затекли.
- Ты на матушку Манефу глазом-то не сверкай, - строго сказал ему
старец. - Она у нас кормщица, пророчица, восприемница. Мать всего корабля.
На ней все и держится.
"Как же, - подумал про себя Сопов, - так я тебе, старый хрыч, и
поверил. Держится тут все на тебе, это ж за версту видно. А Манефа у тебя на
манер ассистента".
Но вслух сказал:
- Ладно, Кузьма ни при чем. Я сам во всем виноват. Одного прошу:
позвольте, так сказать, поведать историйку. А уж потом решайте.
Кормщик погладил кудлатую бороду.
- Ладно, - произнес он, и совиный глаз его полыхнул желтым огнем. -
Сказывай. А ты ступай пока, матушка, - неожиданно добавил он и махнул Манефе
рукой.
- Чего так? Лучше останусь. Авось пригожусь...
- Иди. Мало ли что он тут наплетет. Я-то привычный, а тебе может быть
невместно.
Манефа спорить не стала. Сказала:
- Твоя воля. - И глянула на Сопова: - Смотри. Меня-то не обморочишь.
С тем и вышла.
- Сказывай, - повторил кормщик, едва за Манефой закрылась дверь. - Не
тяни кота за причинное место.
Клавдий Симеонович с изумлением глянул на старца. Никакой благостности
в нем больше не наблюдалось. Ее и при первом-то знакомстве было не много, а
теперь на Клавдия Симеоновича глядел совершенный разбойник - косматый,
всклоченный, и даже пахло от него будто от зверя. Он больше не походил на
злодея - он таковым являлся. В жестах старца сквозила повадка каторжника, а
в глазах читалось убийство.
Клавдий Симеонович понял, что следует быть крайне убедительным в своем