"Хосе Ортега-и-Гассет. Летняя соната" - читать интересную книгу автора

бывает все реже, ибо в душах наших нет прежней пылкости, стремительности и
силы". Воскрешая героев Макиавелли, автор не довольствуется дифирамбами,- он
преисполнен к ним нежности и умиления.
Вполне верю, что сеньор Валье-Инклан при случае ощущает, как
поднимается у него в груди тоска по вольной, подвластной лишь инстинктам
жизни и даже, возможно, появляется желание подлить в кувшины на пиру
cantarella[5], любимого в семействе Борджиа яда, но закон есть закон, и
сеньор Валье-Инклан по доброй воле довольствуется лишь любовью к этим
временам и к этим людям, словно бы к своим кровным родственникам. И вот
некая реакция духовной алхимии превращает Валье-Инклана, человека
quattrocento[6], в человека, поклоняющегося Возрождению, а идеалы его
предстают перед нами изувеченными манерным и порочным культом. Печальна
судьба несовременных людей! Заратустра[7] по своему складу был всего лишь
человеком, поклоняющимся индивидуализму в наши жалкие времена демократии.
Но сеньор Валье-Инклан обладает и другими качествами, которые делают из
него редкостного художника, создание совсем других исторических эпох.
Ныне мы все погружены в печаль: кто скрашивает ее доброй улыбкой, кто
изливает жалобы и так переполнен дурными предчувствиями, что сердце
сжимается; но в искусстве пессимизм играет с нами злую шутку. Все творения
французских натуралистов - сплошная пространная жалоба, жалобное рыдание над
судьбой обездоленных. Диккенс проливает слезы над нищими духом. Русские
романисты изображают только лохмотья, голод и всяческие низости. Искусство,
родившееся танцуя, стало угрюмым и ворчливым и еще более усугубляет наше
жалкое существование неврастеников. Художники, возможно предчувствуя сумерки
истории, стали неблагодарными и, как отвергнутые пророки, злыми. Самые
разные трудности в борьбе за существование осадили фантазию писателей и
добились права гражданства в литературном творчестве. Современный роман,
начиная с великого должника Бальзака,- это сплошь описание жизни болезненной
и нервной от безденежья, от безволия, от некрасивости, от хилости или
отсутствия таких моральных качеств, как чувство чести или здравый смысл. Это
все литература об ущербности жизни.
Литература, которую творит сеньор Валье-Инклан, напротив того, полна
жизненных сил, вовсе не стремится к глубоким постижениям мира, красива, как
безделушка, и к тому же еще забавна - вереницы бледных умирающих женщин,
необычайная изысканность бесед, словно разговор в Версале, рыцарская и
любовная мощь героев,- но я не скажу, чтобы эта литература вселяла бодрость
и придавала силы, это было бы неверно. Персонажам "Летней сонаты", когда они
хотят насладиться жизнью, не приходится бороться с мелкими неудобствами,
которые создают суровые сморщенные басни современной морали, и поэтому
чтение книги захватывает, дает душе отраду и отдохновение. На этих
вдохновенных выдумках нервы отдыхают от повседневной печали.
Такое приятное расположение духа восхитительно! Не видеть в нашем
печальном краю ничего, кроме мускулистых дерзких рук и безумств любви, уже
само по себе далеко не обычно.
Как-то на этих днях я искал этому объяснения и, читая книжку в желтой
обложке, выписал в предназначенный для подобных целей блокнотик, что Анатоль
Франс говорит о Банвиле: "Возможно, из всех поэтов он меньше всех думал о
сущности вещей и о положении людей. Его оптимизм, сформировавшийся благодаря
полному незнанию общих законов, был великолепен и незыблем. Ни на мгновение
горечь жизни и смерти не касалась уст этого очаровательного сочетателя