"Джордж Оруэлл. Вспоминая войну в Испании" - читать интересную книгу автора

что я имею в виду, говоря о всегдашнем ужасе этого существования) остается,
в общем-то, одним и тем же, на какую бы войну он ни угодил. Дисциплина --
она одинакова во всех армиях. Приказы надо выполнять, а невыполняющих
наказывают; между офицером и солдатом возможны лишь отношения начальника и
подчиненного. Картина войны, возникающая в таких книгах, как "На Западном
фронте без перемен", в общем-то, верна. Визжат пули, воняют трупы, люди,
очутившись под огнем, часто пугаются настолько, что мочатся в штаны.
Конечно, социальная среда, создающая ту пли другую армию, сказывается па
методах ее подготовки, па тактике и вообще на эффективности ее действий, а
сознание правоты дела, за которое сражается солдат, способно поднять боевой
дух, хотя боевитость скорее свойство гражданского населения. (Забывают, что
солдат, находящийся где-то поблизости от передовой, обычно слишком голоден и
запуган, слишком намерзся, а главное, чересчур изнурен, чтобы думать о
политических причинах войны.) Но законы природы неотменимы и для "красной"
армии, и для "белой". Вши -- это вши, а бомбы -- это бомбы, хоть ты и
дерешься за самое справедливое дело на свете.
Зачем разъяснять вещи, настолько очевидные? А затем, что и английская,
и американская интеллигенция в массе своей явно не представляла их себе и не
представляет по-прежнему. У людей короткая память, но оглянитесь чуток
назад, полистайте старые номера "Нью массез" или "Дейли уоркер" -- на вас
обрушится лавина воинственной болтовни, до которой были тогда так охочи наши
левые. Сколько там бессмысленных избитых фраз! И какая невообразимая в них
тупость! С каким ледяным спокойствием наблюдают из Лондона за бомбежками
Мадрида! Я не имею в виду пропагандистов из правого лагеря, всех этих
ланнов, гарвинов et hoc genus'; [' И прочих в том же роде (лат.)] о них что
и толковать. Но вот люди, которые двадцать лет без передышки твердили, как
глупо похваляться воинской "славой", высмеивали россказни об ужасах войны,
патриотические чувства, даже просто проявления мужества,-- вдруг они
начинали писать такое, что, если переменить несколько упомянутых ими имен,
решишь, что это -- из "Дейли мейл" образца 1918 года. Английская
интеллигенция если и верила во что безоговорочно, так это в бессмысленность
войны, в то, что она -- только горы трупов да вонючие сортиры и что она
никогда не может привести ни к чему хорошему. Но те, кто в 1933 году
презрительно фыркал, услышав, что при определенных обстоятельствах
необходимо сражаться за свою страну, в 1937 году начали клеймить троцкистом
и фашистом всякого, кто усомнился бы в абсолютной правдивости статей из "Нью
массез", описывающих, как раненые, едва их перевязали, рвутся снова в бой.
Причем метаморфоза левой интеллигенции, кричавшей, что "война--это ад", а
теперь объявившей, что "война -- это дело чести", не только не породила
чувства несовместимости подобных лозунгов, но и свершилась без промежуточных
стадий. Впоследствии левая интеллигенция по большей части столь же резко
меняла свою позицию, и не один раз. Видимо, их очень много, и они составляют
основной костяк интеллигенции -- те, кто в 1935 году поддерживал декларацию
"Корона и страна", два года спустя потребовали "твердой линии" в отношениях
с Германией, еще через три присоединились к Национальной конвенции, а сейчас
настаивают на открытии второго фронта.
Что касается широких масс, их мнения, необычайно быстро меняющиеся в
наши дни, их чувства, которые можно регулировать, как струю воды из-под
крана,-- все это результат гипнотического воздействия радио и телевидения. У
интеллигентов подобные метаморфозы, я думаю, скорее вызваны заботами о