"Золотой сон" - читать интересную книгу автора (Коннелл Вивиан)

ГЛАВА 6

С неделю Кельвин не виделся с Маргарет, но однажды утром она позвонила часов в девять. Голос ее звучал несколько натянуто.

– Простите, что беспокою вас так рано, просто сегодня я уезжаю на целый месяц. Не хотите сегодня со мной пообедать?

– Конечно, с удовольствием. Встретимся в «Крэнборне» в час. Договорились?

– Договорились.

Она повесила трубку. Кельвин склонился над пишущей машинкой и погрузился в очередную главу, наполненную тонкими поворотами в психике героев. Проработал он до половины первого на едином дыхании, и, откинувшись, понял, что сделал даже больше, чем рассчитывал. За окном светило какое-то сердитое солнце, все предвещало грозу. Он принял прохладный душ, почувствовал прилив сил и вышел на улицу. Маргарет, неестественно бледная, что подчеркивалось строгим черным платьем, уже ждала его в холле.

Она попросила коктейль с бренди, и отпив глоток, заговорила, голос ее звучал резко. «Я на месяц еду на север Англии. Один из друзей Ричарда по гарнизону сдает ему комнату, и Ричард хочет, чтобы я хотя бы на время переехала к нему.»

– Что ж, отлично.

– Да? – она произнесла это спокойным, бесстрастным голосом, – думаете, мне так хочется тащить на себе хозяйство в чужом доме, целый месяц, а Генри здесь оставить? Ричард просил оставить Генри здесь, у него на уме только танцы, вечеринки… А впрочем, что это я? – Официант склонился над столом. – Принесите чего-нибудь холодного. Честно говоря, я не голодна.

Она почти не притронулась к еде, и не проронила ни слова, пока не принесли кофе. Она как-будто взорвалась внутри: «Интересно, зачем я с вами познакомилась? Я с вами последнюю уверенность в себе потеряла. Мне неприятна сама мысль о том, что придется ехать к мужу… Может, зайдете на чашку чаю в четыре? Я вас хочу познакомить с Григ, а то я уеду… Она сегодня утром вернулась.»

– Григ? Кто это?

– Это моя сестра – я вам разве не рассказывала про нее? Она здесь учится в университете.

– Первый раз слышу.

– Странно. Она в нашей семье самая одаренная. В университете она учит языки и философию, и, пока учится, живет у меня. Она – наша гордость.

– Григ? Весьма странное имя для девушки!

– Верно. Она родилась в Шотландии на склоне горы во время бури в местечке, которое называется Григ, наши родители там случайно оказались в сторожке лесника – папа на рыбалку поехал, так вот, во время грозы в дом ударила молния и Григ родилась на целый месяц раньше срока. А роды принимала страшная старуха, единственная повитуха в тех местах, она потом говорила, что за день до этого видела кровавые пятна на луне, – Маргарет рассмеялась, – а родители ей очень гордятся. Она вам еще надоест беседами про Канта и Шопенгауэра.»

– О, господи… Маргарет снова рассмеялась.

– Вы, наверное, представили себе синий чулок – страшилище. Не волнуйтесь – ей всего восемнадцать, она совсем еще ребенок, она и в Лондоне-то всего один раз была. Кроме учебы, ее ничего не интересует. Представляете – сегодня утром приехала из Дорсета – и сразу в университет!

– Так ваша семья из Дорсета?

– Да. Наш отец работает агентом по продаже недвижимости. Там все так тихо, спокойно. Не забывайте без меня про девочку, сводите ее куда-нибудь, поработайте над ее воспитанием, а кстати, вы же ее сегодня увидите, она тоже придет к четырем. Может, я ее уговорю сыграть для вас. Она просто замечательно играет. – Она встала: «Мне пора», – и улыбнулась: «До четырех.»

Кельвин вернулся к себе, мрачно глядя на хмурое небо. Грозы он просто ненавидел – перед ними он никогда не мог побороть сонливость. Вот и сейчас, он собирался лечь спать, и не ходить на чай и выслушивать там всякие бредни от местной знаменитости абсолютно про все – от Санскрита до шелкопряда. Он засел в кресло и налег на работу – до сих пор персонажи в книге казались ему картонными раскрашенными манекенами, коряво слепленными им самим из воздуха. Он отложил рукопись и взял в руки индийскую статуэтку – ему надо было отвлечься, потом, не понимая, зачем, он достал ключ, открыл ящик, извлек прядь волос и поднес ее к глазам. В этот момент вошла миссис Гэррик.

Помолчав немного, она спросила: «Так вы нашли автора тех стихов?»

– Пока нет. Я в библиотеке поискал, – ответил Кельвин. – А впрочем, я знаю, у кого можно узнать наверняка – здесь есть один старик-букинист, его зовут Кристофер. Мне почему-то кажется важным узнать, кто это написал.

– Да, профессор Тенкири знал мистера Кристофера, – миссис Гэррик наклонилась и поставила на стол графин со свежей водой.

Она пристально посмотрела на Кельвина своими голубыми глазами и вышла из комнаты. Кельвин продолжал не отрываясь смотреть на маленького индийского бога, скорее всего Будду. Он вспомнил, как Грейс сказала, что статуэтка ей не понравилась. Он повертел ее в руках – может, Грейс инстинктивно почувствовала исходящее от бога зло? – он поставил ее на стол, потом собрал прядь волос, завернул ее в кусочек шелка и вложил его в записную книжку. Он уже понял, что от этой пряди ему теперь никогда не отделаться, только вот почему? Он снова посмотрел на уже выученные наизусть строчки, перевел взгляд на часы и решил пойти посидеть до четырех в Крэнборн Грин.

Едва он вышел на улицу, его кто-то окликнул. Кельвин с радостью остановился и даже перешел дорогу навстречу окликнувшему его человеку – тот был очень стар – под седой гривой волос Кельвин разглядел лицо гордого патриарха. Его голубые глаза сияли в темноте, как древние окна в рассветном солнце. Одет старик был в ветхое длинное пальто, и, в общем, был похож сам на себя – старого букиниста, в чей магазин только и забегали школяры да молодые поэты в поисках источника вдохновения.

Кельвин с искренним удовольствием пожал руку старику и воскликнул: «Здравствуйте, Кристофер.

Представляете, я вас вспоминал буквально пять минут назад.»

– Приятно слышать. А по какому делу вы в этот раз в Колдминстере?

– Я затворничаю в пансионе на площади короля Георга – очередной дешевый романчик. Кельвин достал листок бумаги из записной книжки: «Кристофер, я тут нашел вот это стихотворение. Вы не знаете, кто его мог написать?»

Кристофер долго и пристально изучал две строчки. Наконец он откинул голову назад: «Нет, не знаю, но писал Тенкири».

– Да, я знаю. Он жил в той комнате, которую я сейчас снял. А вы его знали?

– Отлично знал… Странный он был человек. – Кристофер снова опустил взгляд на строчки. – Знаете, я наверное, мог бы попробовать определить автора. Только почему бы вам самому не попробовать найти эти стихи в библиотеке?

Он задумался. «И слово «Роз» вам скорее всего может неплохо помочь.»

– Отлично. С чего лучше начать?

– Если мне что-нибудь надо найти, я всегда начинаю с Британской Энциклопедии. – Он вытянул руку. – Заходите как-нибудь вечерком, я вам покажу пару старинных изданий, ну и посидим за бутылкой бренди. – Он помедлил: «А как семья?»

– Все хорошо, Кристофер, они сейчас живут в Розхэвене.

– Ну что ж, дружище, тогда до встречи.

Кельвин проводил взглядом его удалявшуюся сгорбленную фигуру, полную тем не менее достоинства, и пошел в библиотеку упругой походкой человека, пробежавшего за свою жизнь не один десяток миль. Уже у входа он еще раз посмотрел на небо и увидел, что с юго-запада действительно надвигалась грозовая туча.

Зал, как всегда, был почти пуст, над столами виднелось лишь несколько голов нерадивых студентов, пытавшихся, видимо, наверстать упущенное в течение семестра. Рассеянно взглянув на них, Кельвин вытащил с полки том Британской Энциклопедии и уселся за столом рядом с девушкой, лица которой он не видел за книгой, в глаза ему бросилась лишь пышная грива каштановых волос, отливавших медью при свете электрических ламп. Он принялся вяло перелистывать страницы Энциклопедии, пытаясь сообразить, как же слово «Роз» с листка могло помочь ему разгадать тайну авторства – может, посмотреть по именам от Розетти до Ростана – хотя едва ли это выход. И вдруг он почувствовал, как все в зале переменилось, совсем как тогда, когда он обнаружил этот листок и прядь волос, а может, просто воздух колебался, движимый размышлениями в головах студентов. Тут взгляд его упал на строчки, единственные стихотворные строчки на странице.

Потом, много позже, когда он старался восстановить события, он не мог вспомнить ничего, кроме ощущения, что он нашел страницу, на которой давно умерший человек оставил для него закладку. Казалось, эти строчки обрели свой собственный дух, и именно он вывел их на Кельвина. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он громко прочел строчки вслух.

Поначалу звук завис в недвижном воздухе, но потом нашел свой путь к сидевшей рядом девушке, и она подняла голову… Кельвину показалось, что открывшееся ему лицо точно появилось из другого века, лицом призрака, разбуженного звуками стихотворения, бледное, правильной овальной формы, и, когда она снова опустила взгляд в книгу, он понял, что в нем пропала воля к жизни – перед глазами поплыли какие-то радужные круги, все вокруг преобразилось. Он вдруг на мгновение снова стал ребенком, к нему вернулась способность воспринимать действительность так ярко, как это бывает только в детстве, начиная с первого глотка земного кислорода, но к счастью, способность рассуждать быстро к нему вернулась, и он снова прочел те же строки. Оказалось, что с найденного им двустишия начиналась поэма какого-то француза Алена Шартэ, называлась она «La Belle Dame sans Mercy», то есть «Безжалостная женщина», а с французского ее перевел сэр Ричард Роз – в ней автор жаловался на неразделенную любовь и коварную любимую, но для Кельвина за этой жалобой явно просматривалась медно-рыжая прядь волос, такая знакомая и близкая, как свет солнца за окном.

Кельвин перевернул еще несколько страниц и принялся читать статью о Розенкрейцерах – как смотрят обычно в газету, ничего в ней не замечая. Девушка по-прежнему сидела, склонившись над книгой, но Кельвин чувствовал, что ей сейчас тоже не до чтения. Часы мягко пробили два раза, девушка на секунду оторвалась от книги – и он наконец смог ее рассмотреть, вплоть до волны волос, струившейся куда-то за плечи. Она была очень молода, и на лице ее он не заметил следов косметики и губной помады. За ее яркой внешностью проглядывался древний род, об этом можно было судить по безупречным очертаниям головы от благородного лба до изящного подбородка. Форма носа вызывала в памяти самые совершенные образцы античности. Цвет глаз разглядеть не удалось – они казались просто яркими при свете ламп. Все лицо ее было слеплено для того, чтобы подчеркивать разум—все, за исключением губ. Увидеть один раз эти губы – и невозможно совладать со своим желанием, как на полотнах Розетти, такие они были свежие, нежные. Никому они не принадлежали и жили своей собственной жизнью. Весь ее облик говорил о том, что она создана для любви, ее лишь надо было выращивать, пестовать, как драгоценную розу в весеннем саду.

Кельвин в очередной раз попытался понять хоть что-нибудь в книге, но единственное, о чем ему подумалось – интересно, а у нее сейчас сердце так же бьется как мое, едва не выпрыгивая из груди, или она спокойна. Он уже понял, что опаздывает на чай к Маргарет и синему чулку. Четверо студентов уже собрали книги и потянулись к выходу из читального зала – на лекцию или на занятия в университет. Часы пробили один раз, отбив очередные четверть часа – девушка вздрогнула. Кельвин заметил, прежде чем она успела опустить голову, что щеки ее пылали – он понял, что она тоже опаздывает куда-то, а сил уйти у нее нет. Он подумал, что может быть, только закрывающийся читальный зал теперь способен их разлучить.

Часы пробили уже половину пятого, девушка в отчаянии взглянула на циферблат и, как бы не веря в то, что произошло, с надеждой взглянула на Кельвина – ему показалось, что в этот момент они обменялись душами. Наконец она встала, взяла книги, Кельвин удивился – она оказалась неожиданно высокой, и танцующей походкой пошла к полкам. Кельвин взглянул на девушку по-новому – не ожидал он, что в обычной английской девчушке проявятся черты зрелой женщины, уверенной в своей красоте. Он быстро поднялся и пошел вслед за ней.

Так они и шли к выходу – впереди незнакомка, а за ней, в двух шагах – Кельвин. Он решил, что обязательно заговорит с ней, едва они выйдут на улицу, ведь именно для этого ему были даны свыше эти строчки от профессора Тенкири. На пороге она замешкалась, Кельвин почти с ней поравнялся, и тут она вышла на улицу – солнце попало ей на голову и расцветило волосы всеми мыслимыми оттенками золотого, медно-красного, рыжего. Кельвин зажмурился. Девушка огляделась по сторонам и затем, как будто набрав полную грудь воздуха, повернулась к Кельвину и замерла, глядя ему прямо в глаза. Глаза ее, казалось, отвечали на его немой вопрос. Они как бы очнулись от долгого, тягучего золотого сна. Оба они оцепенели, не в силах произнести ни слова, затем она дрогнула, повела плечами, развернулась и незряче пошла по улице прочь от библиотеки. Проводив ее взглядом, Кельвин сделал было несколько шагов в ту же сторону, но в этот момент она бросилась бежать, как будто чувствовала сзади какую-то надвигающуюся угрозу – он понял, что момент упущен, и странным образом понял, что бежать она бросилась оттого, что на глаза ей навернулись слезы, и вскоре она скрылась в направлении площади короля Георга, в буйстве сирени и неумолчном пении птиц.

Он быстро дошел до отеля Крэнборн, стараясь забыть все свои видения, чуть не плача от досады и отчаяния – как он мог позволить ей уйти! Он зашел в телефонную будку, опустил монеты и набрал номер Маргарет. Сейчас он не мог и не хотел никого видеть, ни на какой чай он не пойдет, однако услышав в трубке гудок, Кельвин устыдился собственной решительности и повесил трубку, не дождавшись ответа Маргарет. Он остановил такси и попросил отвезти себя на Блэнфорд Роу. Дверь ему открыла сама Маргарет – она явно была не в себе.

– Вы опоздали. Я уже думала, что вы не придете.

– Извините. Я был в библиотеке и потерял счет времени.

– Проходите.

Чай в столовой был накрыт на три персоны.

Он заметил, что Маргарет уже одета в дорожное платье и спросил: «Да вы уже готовы ехать. Во сколько поезд ваш отходит?»

– Мне надо выехать из дома в десять минут седьмого, – сердито ответила она. – О, боже, как мне не хочется туда ехать!

– Знаете, когда приедете, вам так не покажется. Я сам ненавижу путешествия, но только для того, чтобы оправдать собственную лень.

– Прошу вас, вы же не моя тетя Бетси! – Она схватила сигарету, села, но тут же снова вскочила. – Так, раз я уже все собрала, значит теперь я имею право отдохнуть до отхода поезда, верно? – Кельвин понимал, что отдохнуть ни ей самой, ни всем, кто сегодня будет ее провожать, не придется. – Григ еще не вернулась из университета. Все-то у нее лекции. Она просто с ума сошла с этой своей учебой.

Некоторое время они обменивались малозначимыми мыслями, затем Маргарет в нетерпении встала. – Не буду я ее ждать. У Бесси сегодня выходной, так что чай мне придется делать самой. Извините, я сейчас.

Она резко вышла из комнаты. Кельвин поднялся и бесцельно прошелся по комнате, постоял у камина, в мыслях он уже вернулся к девушке из библиотеки. В памяти снова всплыло ее лицо, причем в таким мелких деталях, как будто он разглядывал его под микроскопом. Сейчас бы сбежать из этого дома назад в библиотеку. Он услышал, как в замочной скважине провернулся ключ, кто-то прошел по прихожей. Ага, наверное это пришла синий чулок с головой, набитой Кантом и фугами Баха, торчащими из ушей. Дверная ручка медленно повернулась и девушка вошла в комнату. Она не выдала себя ни единым звуком, но лицо ее разом появилось из тени – оба они одновременно издали сдавленный хрип изумления и счастья! Затем она тихо вышла и Кельвин услышал шум ее шагов по лестнице на второй этаж.

– Боже мой!

Кельвин не заметил, как произнес это вслух. Так это и есть Григ! Вот уж на кого бы он подумал в последнюю очередь, а как она удивилась. Он чувствовал дрожь по всему телу, но быстро взял себя в руки – в комнату уже входила Маргарет с подносом. Кельвин быстро вскочил и помог ей поставить все на стол – она благодарно улыбнулась ему. Казалось, она немного успокоилась.

Она сказала: «Мне показалось, кто-то прошел наверх. Сюда никто не заходил?»

– Не знаю.

Он не понял, зачем соврал, но инстинктивно почувствовал, что не надо говорить, что он уже видел Григ.

– А я подумала, это Григ, – она обворожительно улыбнулась. – Будьте с ней терпимее, Кельвин. Она – ужасный синий чулок, в голове у нее только книжки.

Скрывая улыбку, Кельвин ссутулился. Ну что за дура! За свежепожаренными гренками и чаем Маргарет опять пустилась в долгие нудные рассуждения о постылости и однообразии гарнизонной жизни, но он едва ее слушал, пытаясь себе представить, что вот сейчас войдет Григ, и тут это случилось.

Она действительно вошла, совершенно бледная, явно дрожа той внутренней дрожью, от которой окружающим становится не по себе, но удивительно искусно скрывая это от Маргарет.

– Знакомьтесь – это моя сестра Григ.

Кельвин поднялся и пожал протянутую ему руку – она была холодная, но удивительно приятная на ощупь. В присутствии Григ Маргарет вдруг стала полной простушкой. Григ почти совсем неслышно выдавила из себя обычное «Здравствуйте» и лишь на долю секунды Кельвин поймал ее обращенный к нему взгляд – и он понял, что никому и никогда не станет рассказывать, что он пережил в библиотеке. Маргарет передала Григ чашку чая и ободряюще на нее посмотрела. Кельвин почувствовал, что она готова рассмеяться.

– А почему ты опоздала?

– Задержалась в библиотеке.

Голос ее был прозрачным и тихим, как будто никогда в жизни она не испытывала сильных ощущений, которые могли бы придать ее голосу хоть какую-то окраску. Она встала и взяла со стола гренку – Кельвин в этот момент понял, что через два-три года ей предстоит стать одной из самых красивых женщин в мире. В ее чертах и манерах что-то выдавало французское происхождение.

Кельвин застал се врасплох своим вопросом: «В вас есть частица французской крови?»

Григ изумленно на него посмотрела, а ответила за нее Маргарет: «А почему вы спрашиваете?»

– Не знаю.

– Мы на сто процентов англичане.

Кельвин пожалел, что задал этот вопрос – иначе Маргарет не пришлось бы лгать.

– Извините, – пробормотал он, – мне так показалось.

Еще ему показалось, что в глубине души Григ сейчас широко улыбается. Она явно проголодалась и съела уже пять или шесть гренок. Кельвин же совершенно не чувствовал голода – его мучила лишь жажда.

Григ спросила: «Ты уже собрала вещи?»

– Да, – ответила Маргарет.

– Я, пожалуй, пойду к себе немного поработаю, если мистер Спринг не возражает, – сказала Григ, поднимаясь с дивана, и, не дожидаясь его ответа, вышла из комнаты. Маргарет виновато посмотрела на Кельвина.

– Видите, она часто просто несносная, но это от молодости.

– Ей, говорите, восемнадцать?

– Да, только я уже боюсь, что она навсегда закопается в книги и всю жизнь настоящую пропустит. Выводите ее куда-нибудь хотя бы изредка, хорошо, Кельвин, я могу на вас рассчитывать? Может, у вас получится привить ей светские манеры. Она совершенно не встречается с молодыми людьми, и она просто сгниет среди своих книг, если ее оттуда не вырвать.

Он коротко ответил: «Хорошо, я постараюсь. Я ей как-нибудь позвоню.»

Они еще немного поболтали, но скоро Маргарет пошла наверх забрать чемоданы.

Она сказала: «Я пойду собираться, а Григ попрошу спуститься к вам».

– Не надо, пусть работает.

– Вы правы, она же все равно поедет меня провожать на вокзал.

– А мне можно приехать?

Она зарделась от удовольствия: «Конечно, приезжайте!»

Оставшись один, он некоторое время просидел в глубокой задумчивости, пытаясь разобраться, что его ждет в ближайшем будущем. Он чувствовал, что со всех сторон ему грозит страшная опасность, но понимал, что придется пройти весь путь до самого конца, и все теперь зависит только от него. Григ явно позволит увлечь себя новому чувству. Она – неземная девушка, и жизнь ее проходит вдалеке от каждодневных житейских дрязг – она чаще слышит голоса небесные, чем земные, всегда ходит по краю, она – как ангел из Дантовых творений, библейская Иезавель-распутница, роковая женщина, призванная сталкивать всех вокруг.

Вот сейчас, думал он, она только что вошла в комнату, обычная английская девушка, каких много, юбка, блузка—все как у всех, сейчас поедет провожать сестру на поезд. Какое самообладание, какая власть над своими поступками – Кельвин восхищался, этой девушкой. Они еще успели перекинуться парой слов до прихода такси. В машине Маргарет не умолкая беседовала с Григ о каких-то семейных делах. На платформе Кельвин с трудом дождался, пока последние огоньки хвостового вагона поезда скрылись в тумане и наконец понял – он наедине с Григ!

Они молча вышли из здания вокзала и, не говоря ни слова, прошли по улице до небольшого парка на площади Джульетты.

Пройдя по траве, они сели в тени на маленькую скамейку у фонтана – в воде одновременно отражались и заходящее солнце, и восходящая луна. Засыпавшая птица издала пару трелей, но, осознав неуместность песнопений в это время, замолкла.

Григ усмехнулась и тихо сказала: «Все – птицы уснули.»

– Да.

Она сказала: «Я действительно наполовину француженка, только как вы догадались?»

– Я это просто почувствовал.

– Мне недавно сказал Тимоти, наш старый дворецкий. Там целая история – я вам как-нибудь расскажу. Маргарет не знает, что мне уже все известно. Только никому не говорите.

– Ни за что, – он помолчал. – Я Маргарет даже не рассказал, что вы в комнату входили.

– Я так и знала.

– А вы как догадались?

– Мне кажется, я всегда заранее знаю, что вы сделаете или скажете. А здесь очень мило. Мне очень нравится, когда уже не день, но и еще не ночь.

– Да, и мне тоже.

Невидимая птица снова выдала пару рулад.

– Оказывается, еще не все заснули. А вы знаете, что иногда ночью голуби просыпаются и совершенно иначе воркуют, совсем не так, как днем.

– Знаю.

– И что при лунном свете тоже бывают радуги после дождя?

– Да.

– Да вы оказывается, знаете то же, что и я. А вы знаете, что самое интересное можно увидеть только тогда, когда вокруг никого нет?

С верхушки тополя возле пруда сорвалась капля воды, со звоном пробила стеклянную гладь и долго еще по воде разбегались круги, не тревожа друг друга и не приближаясь.

– Весь этот мир – это один большой ребенок.

– Верно.

– Пойдем домой?

Они поднялись и пошли по дорожке в тени тополей, и тут ее рука скользнула в его руку и сразу нашла там место, как будто была там всегда и отлучалась лишь на пару минут. В тишине они подошли к ее двери, она тихо высвободила руку, но сама при этом ни на секунду не отдаляясь.

Он спросил: «Вы согласны как-нибудь со мной куда-нибудь сходить? Маргарет просила меня не забывать вас.»

– Конечно.

– Я вам позвоню.

– Хорошо. Спокойной ночи.

Она поднялась по ступенькам, но в дверях задержалась и подняла руку в прощании так изящно, что Кельвин еще несколько минут после того, как за ней захлопнулась дверь, простоял в изумлении.

Дойдя до дома пешком, он разделся и заснул, едва успев положить голову на подушку. Проснулся он на следующий день в восемь часов и удивился, что в новом мире, в котором он сегодня проснулся, нашлось место и миссис Гэррик с ее подносом и чашками.