"Георгий Осипов. Подстрекатель " - читать интересную книгу автора

отменное качество сукна, о чем любил вспоминать, пропустив рюмочку в начале
мая. Будучи зачат при этом уже после Победы. Тем не менее, при помощи этой
вздорной выдумки он сумел покорить сердце Клавдии Егоровны Ружниковой,
медалистки и мечтательницы.
Но вернемся в бархатное подполье. Долго ли я пролежал в недвижимости,
запустив пальцы в простыню, не помню. Мои глаза были зажмурены в надежде,
что, раскрыв их, я окажусь у себя в спальне, увижу желтый письменный стол с
двумя яблочными огрызками на нем, и третье яблоко увижу, надкушенное с того
боку, где розовое пятнышко.
В дверь номера постучали, и голос Комарика, подловатого малого из
машинистов сцены, обратился ко мне: "Автобус стоит, ребята обижаются!"
"Обождут", - со злобой разжались мои челюсти.
Кошмар можно было бы забыть без труда, кабы не въедливое химическим
карандашом - вот как на посылочном ящике - вписанное содержание фразы,
некогда вышедшее из моих собственных уст. Пароль в потустороннее: "Бархатное
подполье культивирует хаос".
Внизу я обратил внимание на диван, явно знавший лучшие времена. Наверно
его надежные пружины и помогли скоротать ночь тому командировочному
ипохондрику, что столкнулся со мной третьего дня.
"А что если я заговорю со своим устрашителем?" - рассуждал я, сидя на
тряском заднем сидении. Надо, надо его остепенить: "Вам недолго придется
говорить загадками!" Как-то он будет мне отвечать. Однако, если такое не
прекратится, я сбегу, пожалуй, в приемную на старый диван. Между прочим я
осмотрел репродуктор - ящичек оказался пуст. Динамик, детали - все утащил
невидимый оратор или его сообщники. Но кому выгодно запугивать
осведомленностью какого-то осветителя без положения в обществе, без
родственных связей? Минули десять дней гастрольной жизни, и я уверился, что
всякие домогания лицезреть подлого диктатора напрасны. Вообразить его я не в
состоянии, слишком близко бормочет эта вражья сила, она как будто часть моей
души. Пузырчатый глист, поселившийся у меня под черепом. Временами
сволочонок виделся мне кем-то вроде тех, кого долгие годы мы отличали только
по выговору - комментатором иновещательного радио. В эфире народов много -
всех не переслушаешь, быть может и пузырчатый паразит получил доступ к
микрофону.
"Пацаны обижаются, понял?! Тягаем, тягаем ящики за тебя, а чтобы
забухать с ребятами - ты жмешься", - упрекнул меня при погрузке Вадик
Белкин, смазливый наглец, недавно из армии. "Забухать?" - передразнил я его,
а про себя подумал: "Сочиняешь свои песенки, и сочиняй, крыса". Он сам
признавался, что напевает на стометровой ленточке им самим придуманные
произведения: любовь - вновь, нежность - безбрежность, промежность, а потом
посылает записи по условленному адресу, где их оценивают такие же
умоокраденные. "За-бу-хать", - повторил я, наблюдая, как тускнеют его
оливковые глазки за неутомимым ожиданием похвалы. Увы, у начинающих
сочинителей, лицедеев, мазилок органы зрения увлажняются именно так.
Тем не менее, вечером того же дня я купил бутылку дорогой водки и, не
снимая пальто и шапки, заглянул к ним в номер.
Окно было отворено, но тотчас же с шумом захлопнулось сквозняком. Мне
почудился удар гонга. Приметив на круглом столе латунный поднос с напитками,
я степенно поставил туда и свою бутылку.
"О, Славик! Славик: О!" - одобрительно зашумел один из грузчиков,