"Александр Николаевич Островский. Поздняя любовь " - читать интересную книгу автора

Шаблова. Кому ж и знать, как не мне! Никаких у него делов нет, баклуши
бьет.
Людмила. Он адвокатством занимается.
Шаблова. Да какое абвокатство! Было время, да прошло.
Людмила. Он хлопочет по делам какой-то дамы.
Шаблова. Да что ж, матушка, дама! Дама даме рознь. Ты погоди, я тебе
все скажу. Учился он у меня хорошо, в новерситете курс кончил; и, как на
грех, тут заведись эти новые суды! Записался он абвокатом, - пошли дела, и
пошли, и пошли, огребай деньги лопатой. От того от самого, что вошел он в
денежный купеческий круг. Сами знаете, с волками жить, по-волчьи выть, и
начал он эту самую купеческую жизнь, что день в трактире, а ночь в клубе
либо где. Само собою: удовольствие; человек же он горячий. Ну, им что? У них
карманы толстые. А он барствовал да барствовал, а дела-то между рук шли, да
и лень-то; а тут абвокатов развелось несть числа. Уж сколько он там ни
путался, а деньжонки все прожил; знакомство растерял и опять в прежнее
бедное положение пришел: к матери, значит, от стерляжей ухи-то на пустые щи.
Привычку же он к трактирам возымел - в хорошие-то не с чем, так по плохим
стал шляться. Видя я его в таком упадке, начала ему занятие находить. Хочу
его свести к своей знакомой даме, а он дичится.
Людмила. Робок, должно быть, характером.
Шаблова. Полно, матушка, что за характер!
Людмила. Да ведь бывают люди робкого характера.
Шаблова. Да полно, какой характер! Разве у бедного человека бывает
характер? Какой ты еще характер нашла?
Людмила. А что же?
Шаблова. У бедного человека да еще характер! Чудно, право! Платья нет
хорошего, вот и все. Коли у человека одежи нет, вот и робкий характер; чем
бы ему приятный разговор вести, а он должен на себя осматриваться, нет ли
где изъяну. Вы возьмите хоть с нас, женщин: отчего хорошая дама в компании
развязный разговор имеет? Оттого, что все на ней в порядке: одно к другому
пригнато, одно другого ни короче, ни длинней, цвет к цвету подобран, узор
под узор подогнат. Вот у ней душа и растет. А нашему брату в высокой
компании беда; лучше, кажется, сквозь землю провалиться! Там висит, тут
коротко, в другом месте мешком, везде пазухи. Как на лешего, на тебя
смотрят. Потому не мадамы нам шьют, а мы сами самоучкой; не по журналам, а
как пришлось, на чертов клин. Сыну тоже не француз шил, а Вершкохватов из-за
Драгомиловской заставы. Так он над фраком-то год думает, ходит, ходит кругом
сукна-то, режет, режет его; то с той, то с другой стороны покроит - ну, и
выкроит куль, а не фрак. А ведь прежде тоже, как деньги-то были, Николай
франтил; ну, и дико ему в таком-то безобразии. Уломала я его наконец, да и
сама не рада; человек он гордый, не захотел быть хуже других, потому у нее с
утра до ночи франты, и заказал хорошее платье дорогому немцу в долг.
Людмила. Молода она?
Шаблова. В поре женщина. То-то и беда. Кабы старуха, так бы деньги
платила.
Людмила. А она что же?
Шаблова. Женщина легкая, избалованная, на красоту свою надеется. Всегда
кругом нее молодежь - привыкла, чтоб все ей угождали. Другой даже за счастие
сочтет услужить.
Людмила. Так он даром для нее хлопочет?