"Ян Отченашек. Хромой Орфей" - читать интересную книгу автора

Когда-нибудь раскроет она глаза, пожалеет, кого упустила! Вот тогда-то
и обуяла его мечта: летать. На авиазаводе строились новые истребители,
каждый винтик, каждый рычажок их был ему знаком. Дайте нам крылья! Накануне
Мюнхена все бредили авиацией. Он будет летчиком! Да не простым.
Сконструирует сам новые аппараты и достигнет на них таких скоростей, что у
людей дух захватит.
Увы! Настал день, и отец угас - так же незаметно, как жил; и с ним
угасла мечта о техникуме. Пан архитектор, правда, неопределенно намекнул,
что он охотно... то да се, впрочем, при условии, если Войта согласен
обучаться строительному делу. Быть может, пан архитектор желал Войте добра.
Ох, этот пан архитектор! Он любил женщин, доброе вино и Алену. Добродушный
прожигатель жизни, он пил ее, как свое любимое мозельское, но сумел при всем
том поднять процветающую строительную фирму, которая наляпала в предместьях
сотни однообразных коттеджей, этаких коробочек под девизом "малое, да мое",
и виллу "Гедвига", и еще одну - в Полеградах, куда ездили на лето.
Зевс-громовержец в своем доме, в семье, он же покровитель танцовщиц и
завсегдатай сомнительных кабачков... Он любил Войту. "Не трогайте его,
Фанинка, - утешал он маму с обычной жизнерадостностью. Войта не пропадет".
Мечты и планы тогда казались простыми: сначала он станет слесарем,
потом поступит в авиацию. Но явилась немчура, потом началась эта сволочная
война, прибила его к земле. Наземная крыса...
А старого жуира, пана архитектора, смерть настигла за стаканом
мозельского. Плач, рыдания, слезы - дом был похож на пожарище. "Какой
человек! - до сих пор слышит Войта причитания матери. - Помнишь, как он сам
отвез отца в больницу? Золотое сердце! А сколько одежки тебе передарил со
своего плеча! Как родной к нам относился! Бедненькая милостивая пани,
бедняжка Алена, сиротка горемычная!" Войта рядом с плачущей матерью шагал за
гробом хозяина, посматривал искоса на горемычную сиротку. Черная вуаль была
ей к лицу, слезы тоже. Охватила жалость, Алена будто чуть-чуть стала ближе.
Войта пробормотал над могилой неуклюжее выражение соболезнования и получил в
благодарность мокрый от слез поцелуй. "Ах, Войтина!" - и она зарыдала.
Некоторое время царило трогательное перемирие, в вилле ходили на
цыпочках, разговаривали шепотом, а потом все вернулось в наезженную колею.
Чужие. Год, другой. Наверху часто кутили; милостивая пани была слишком
занята своим уделом пригожей и далеко не бедной вдовы, которая вовсе не
собирается удалиться от жизни. А жизнь наверху разворачивалась вовсю.
Восьмиклассники, сынки из приличных семей, неудавшиеся студенты, пижоны,
страстные устроители оргий, стихоплеты и забулдыги, юные спекулянты и
картежники, девицы, которым стараниями родителей удалось избежать загребущих
лап тотальной мобилизации, - пестрая смесь молодежи, днем болтающаяся по
холодным кафе, все чаще поднималась теперь по широкой лестнице виллы, чтоб
на рассвете хлынуть вниз развинченной, шумной массой; под хранительной рукой
молодой хозяйки тут устраивались бесстыдные бдения, во время которых все
болтало, пило, горланило, блевало в унитазы и мимо... Мама не успевала
убирать. Только всплескивала руками: "Ну и поросята! И как это милостивая
пани позволяет! Этот верзила опять вылил водку в аквариум, и рыбки подохли.
Видел бы пан архитектор! А занавески-то прожгли! Просто войти стыдно", -
робко добавляла она и тащилась наверх с пылесосом, чтоб высосать из толстых
ковров осколки стекла. "Не сердитесь на них, Фанинка, - говорила милостивая
пани. Молодость-то раз в жизни дается... Что они, бедняжки, видят сейчас?