"Владислав Отрошенко. Новочеркасские рассказы " - читать интересную книгу автора

спокойную строгость, отправился через Атаманский сад куда-то в сторону
Дворцовой площади, одетый, как и эти попы, в черную рясу...
Целый день я смело разгуливал по церковному двору, уже не желая даже
смотреть на дерево, накормившее меня своими плодами до сонного
головокружения. К вечеру я обследовал во дворе все, кроме древнего, похожего
на карету, автомобиля, который стоял возле дома, в нескольких шагах от
дверей, утопленный по толстые стекла, сплошь закрашенные белой масляной
краской, в лопухи и бурьян.
Было уже темно, когда я решил забраться в автомобиль. Я с силой дернул
дверцу, и она, опережая мое усилие, быстро и широко открылась. Из автомобиля
с грохотом покатились, повалились наружу пустые бочки, ведра, тазы. Они еще
продолжали шевелиться и греметь, когда под железным козырьком, висевшим на
цепях над дверью, зажглась тусклая, грязная лампочка. Я успел спрятаться за
угол дома, прежде чем дверь распахнулась, и на крыльцо, составленное из двух
каменных плит, осторожно вышла попадья.
"Вот она, существует! " - мысленно воскликнул я, разглядывая ее.
Худощавая, длиннорукая, затянутая в черное платье от голых ступней до
шеи, она какое-то время стояла неподвижно и, казалось, всем своим лицом
вслушивалась в темноту, повернув его в мою сторону. Такого лица я никогда
еще в жизни не видел!
Глубокий шрам, тянувшийся наискось по правой щеке и задиравший край
верхней губы так высоко, что из-под нее виднелись два зуба вместе с деснами,
делал это лицо не просто уродливым, а уродливым до отвращения. Но с этим
нечаянным, нахально торжествующим уродством отважно боролась врожденная
красота всех черт юного лица попадьи. И эта борьба, не проигранная и не
выигранная, но живая, продолжающаяся, обладала такой завораживающей силой,
что мне захотелось сию же минуту выйти из своего укрытия и сказать попадье,
что красивее ее нет никого на свете, и даже поцеловать ее в обезображенные
губы. Но вместо этого я затаился еще надежнее - лег в лопухи, - потому что
попадья вдруг шагнула с крыльца в темноту и, продвигаясь ощупью вдоль стены
к углу дома, прямо на меня, испуганно спросила:
- Кто здесь?.. Васенька, ты?..
- Я... я... Иди в дом, Анюта! - услышал я в то же мгновение сердитый
голос попа Васька.
Его круглую фигуру в черной рясе я сразу же различил в темноте, как
только Анюта, быстро скрывшись в доме, погасила электрический свет,
озарявший крыльцо.
Поп Васек стоял посреди церковного двора спиной к дому и, запрокинув
голову, смотрел на центральный, могучий, чуть приплюснутый купол церкви, под
которым блестели в лунном свете стекла крохотных арочных окон, разделенных
тонкими колоннами.
- Планетарием будешь, матушка... Планетарий из тебя постановили сделать
в горкоме! - проговорил он, не опуская головы. Потом развернулся и, как-то
злобно шатаясь из стороны в сторону, направился к дому - исчез там, звучно
захлопнув за собой дверь.
Я уже был в безопасности - за церковной оградой, когда снова увидел
попадью Анюту. Извиваясь и спотыкаясь, повторяя на ходу:
"Не надо, Васенька... пожалуйста... пожалуйста... ",- она выскочила из
дома вслед за попом Васьком. Он уже был без рясы - стоял среди могильных
плит в одной только длинной белой рубахе.