"Владислав Отрошенко. Новочеркасские рассказы " - читать интересную книгу автора

кроме немого Фирса, - он сидел вместе со мною на корточках возле палисадника
и азартно разглаживал пыльную кашицу на тропинке, готовя место для новой
цифры "18", еще более невероятной, чем прежняя "90", нарисованная им же, -
это развлечение только и делало, что развлекало. Никаких устойчивых
результатов оно не приносило, потому что сравнивать Троню по возрасту можно
было с кем угодно - хоть с латышом, хоть с дедом
Корнеем, хоть с Фирсом, писавшим, указывая на себя: "35".
Сам Троня от этих сравнений не менялся. Вовсе не менялся. Не менялся
никак - ни молодел, ни старел. Всегда был одинаковый - в бумазейной теплой
рубашке зеленого цвета, застегнутой на все пуговички под самое горло, и в
коричневых полотняных брюках, подпоясанных узким кожаным ремешком очень
высоко, чуть ли не под мышками; тонкие губы его всегда были крепко сжаты,
всегда были растянуты в прямую линию, а выпуклый сморщенный подбородок
беспрестанно вздрагивал - так, что если смотреть только на губы и
подбородок, не заглядывая в безмятежно приветливые крошечные
Тронины глаза, глубоко запрятанные в темных глазницах под высоким и
гладким лбом, то можно было нечаянно подумать, будто
Троня чем-то сильно обижен и будто бы он подыскивает злобным умом в
отместку за эту обиду дерзкое слово, которое вот сейчас и выпалит.
Нет, конечно же, в каком-то времени, о котором даже бабушка
Анна, отличавшаяся от своих младших сестер, моих двоюродных бабок, Наты
и Ангелины, не только жизнерадостной набожностью, но и особого рода,
жизнетворной, памятью, рассуждала сбивчиво, называя его то временем атамана
Самсонова - " покойного ", говорила она, как будто Самсонов упокоился в
прошлую пятницу в своем доме на Троицкой площади, именуемой отчего-то
площадью
Октябрьской Революции, то временем этой самой революции, то временем
после нее, - в каком-то времени существовал, должен был существовать такой
день, когда Троня появился на свет.
Но Троня о таком необычном времени и о таком особенном дне не имел ни
малейшего представления. А поскольку жил он во все времена один - на
Кавказской улице в Новочеркасске, на четной ее стороне, густо заросшей
чайными розами и кустами дикой жрделы, прямо напротив дома бабушки Анны, то
и спросить о том, сколько
Троне лет, было не у кого. Да и кому бы это и для чего могло
понадобиться - выведывать, старый Троня или молодой? В округе просто все
знали, что вот, есть Троня.
Бабушка Анна ласково называла его - если говорила о нем заглазно
- Тронечкой-блаженным. В глаза же обращалась к нему обыденно, без
всякой ласковости - Троня, Трофим. Разговаривала с ним различно: когда
вежливо, когда шутливо, когда взыскательно. Так же, как и со мной. Если же
мне случалось назвать Троню
Троней-дурачком - а случалось это обычно тогда, когда для какой-то
неясной цели, для того, чтобы оживить событием бесплодный послеполуденный
час, посеявший дрему по всей округе, я подзывал к высоким парадным дверям
бабушкиного дома Троню, шагавшего неизвестно куда по улице, приоткрывал
двери и громко, во весь голос, так, чтобы бабушка могла меня расслышать из
отдаленных комнат, сообщал: "К нам Троня-дурачок пришел! " - если это
случалось, то бабушка как-то чересчур уж быстро появлялась в передней, куда
я едва успевал войти вместе с