"Джойс Кэрол Оутс. Никто не знает, как меня зовут " - читать интересную книгу автора

и ей надо было только мигнуть, и пустить слюни, и агукнуть, и запищать - вся
красная, обложившись внутри своих пеленок, - или в своих работающих от
батареек качелях вдруг уснуть, будто загипнотизированная - "разве она не
красавица! разве она не прелесть!" И Джессике снова задают вопрос, снова,
снова, снова. "Разве ты не счастливица, что у тебя такая сестричка,
беби-сестричка?" И Джессика знала, какой нужно дать ответ, и дать его с
улыбкой, с быстрой, застенчивой улыбкой и кивком. Потому что все привозили
подарки для Беби - туда, куда когда-то они привозили подарки для другой
беби. (Но только, как узнала Джессика, услышав разговор мамочки с подругой,
подарков для Беби было гораздо больше, чем тогда для Джессики. Мама
призналась подруге, что их даже СЛИШКОМ уж много, она чувствует себя
виноватой, теперь они состоятельные люди и не должны экономить и во всем
себе отказывать, как было, когда родилась Джессика - и вот ТЕПЕРЬ их
завалили подарками, почти триста подарков! Ей целый год придется писать
благодарности.)
На озере Святого Облака, думала Джессика, все будет по-другому.
На озере Святого Облака Беби уже не будет такой главной.
Но она ошиблась, она сразу же поняла, что ошиблась, и, наверное, не
надо было хотеть приехать сюда. Потому что никогда прежде большой старый
летний домик не был полон такой СУЕТЫ, такого ШУМА. У Беби иногда болел
животик, и она плакала, и плакала, и плакала всю ночь напролет, а некоторые
особые комнаты, как, например, солярий на первом этаже, такой красивый, все
окна в кружевных решетках, он был отдан Беби, и вскоре начал пахнуть запахом
Беби. А иногда верхнюю веранду, откуда можно было смотреть, как среди
деревьев порхают чижики, почти ручные птички, и слушать, как они весело
щебечут, о чем-то спрашивая, тоже отдавали Беби. Белая плетеная колыбель,
семейная реликвия, украшенная белыми и розовыми лентами, продернутыми между
прутьями, и кружевным пологом, который иногда опускали, чтобы защитить
нежное личико Беби от солнца; пеленальный столик, заваленный одноразовыми
подгузниками, одеяльца Беби, пинетки Беби, штанишки Беби, пижамки Беби,
нагруднички Беби, кофточки Беби, погремушки Беби, заводные и мягкие игрушки
Беби - всюду и везде. Из-за Беби на озеро Святого Облака съезжалось гораздо
больше родственников, чем когда-либо прежде, включая троюродных и
четвероюродных тетей, дядей и всяких кузенов и кузин, которых Джессика
видела в первый раз; и всегда Джессике задавался вопрос: "Разве ты не
счастливица, что у тебя такая сестричка? Красивая беби-сестричка?" Этих
гостей Джессика боялась даже больше, чем гостей в городе, потому что они
вторгались в этот особый дом, дом, который, думала Джессика, останется
таким, каким был всегда, до Беби, когда никто и понятия не имел о Беби.
Однако и здесь Беби осталась средоточием всего счастья, средоточием
всеобщего внимания, будто из круглых голубых глазок Беби лился сияющий свет,
который видели все, КРОМЕ ДЖЕССИКИ.

(Или они только притворялись? Взрослые ведь всегда делали вид или прямо
говорили неправду, но спросить было нельзя, потому что тогда они бы ЗНАЛИ,
что ты ЗНАЕШЬ, и перестали бы тебя любить.)

Вот эту тайну Джессика и хотела открыть чертополошно-серому коту с
мехом, легким, как дыхание, но в спокойном невозмутимом взвешивающем взгляде
кота она увидела, что кот уже все знает. Он знал больше Джессики, потому что